из виду дальние склоны, и мир становится как
комната.
Самое же трудное начинается на глинистом пологом склоне. В сушь дорога прикатана здесь
вроде яйца, но теперь эта горбушка похожа на большой кусок масла. Первым падает, конечно,
Серёга: сначала набок, но грузди перетягивают, и он плавно, как ванька-встанька, заваливается на
рюкзак с хрупким грузом. У Романа от его падения заходится дыхание. Мягкий хруст грибов в
рюкзаке друга, кажется, даже слышен. Ведро же, выпавшее из руки катится вниз, теряя и эти
последние грибы… Их все-таки кое-как собирают, обмывая под дождём.
– Давай посмотрим, что в рюкзаке, – предлагает Роман.
– Нет, – со страхом отказывается Серёга, – лучше и не смотреть…
Его ситуация грустна: вымазанные в глине грузди всё равно придётся выкинуть, а в рюкзаке уже
каша. Что ж, они сделают проще – перед самым селом разделят грибы Романа. Только бы Серёга
согласился… Как ему это предложить? Конечно, они никогда не признаются друг другу в дружбе.
61
Это слишком неловко. Чаще всего, напротив, маскируют её намеренной грубоватостью. А
предложение поделиться – это уже что-то вроде признания. К такой чувствительности они не
готовы. Кажется, Серёга уже догадывается о возможном предложении, и ему тоже не по себе. Что
же делать? Решение приходит само. Скользнув в очередной раз, Роман мгновенно понимает, что
тут не надо противиться падению. Эх, жаль, жаль вас, грузди и груздочки! А там ведь есть с
десяток и таких, какими можно было бы сегодня похвастаться перед отцом. Да уж ладно. Завтра у
них в березняках напреют новые грибы. Зато с Серёгой они теперь наравных. Серёга
ухохатывается до того, что падает на колени и целый круг проползает по грязи вокруг Романа, с
показным наслаждением лежащего спиной на том, что только что было удивительными грибами и
замечательной папкиной закуской на зиму. (Но как, однако, удивительно непонятное удовольствие
от этого разрушения…) Целым, правда, остаётся ведро, и Роман, поднявшись, пинает его вроде
как с досады. Ведро летит вниз по глинистой дороге, вызвав новый приступ Серёгиного хохота.
Потом, освобожденные от страха падать, они пробуют катиться со склона в сапогах, как на
лыжах. Ровно скользить не выходит, потому что в глине кое-где попадаются шероховатые камешки,
зато падать – одно удовольствие! Теперь они уже валятся смело, увозюкиваясь в глине, и вода
течёт по одежде жёлтыми полосами. Вёдра они просто спинывают вниз, а, находя их застрявшими
в каком-нибудь ручье, посылают дальше – как только не теряют вовсе? В рюкзаки не заглядывают
и о них не говорят. Главное же, что никогда им не было так весело, как теперь. И, конечно же, Чок
никогда так
