минут, как через тамбур им вбросили девять комплектов старого доброго десантного обмундирования: защитные штаны, тельняшка, гимнастёрка и полусапоги. Плюс солдатские ремни. Воняло всё это ужасно: не то – плесенью (Нереально!), не то – капролактаном. Или, что вероятнее – старыми дизенсектантами.
Интересно, на каком складе старинного утиля интендант всё это раскопал?
Но придираться и капризничать не время: только одевшись, майор понял, что у него зуб на зуб не попадает. Да и остальных – тоже. И это – не только от холода.
Тело капрала всё ещё лежало там, за стеклом – на виду и у них, и у, несомненно, настороженно наблюдающего за карантинным блоком начальства.
Однако комментариев…
– Майор. – радио у потолка вдруг ожило, – Проведите своих людей в комнату «Це-восемнадцать». Мы должны провести полное обследование.
– Есть, сэр!..
Комната Це-восемнадцать, похоже, ранее никогда не использовалась.
Во всяком случае, при ознакомлении с пристыкованным к Авианосцу карантинным Блоком, где им всем придётся теперь неопределённое время жить, пока их не признают «безопасными» и «чистыми», бойцам группы Дорохова её не показывали. Да и ему самому – тоже. Похоже, опасная штуковина. Для здоровья. Или «шибко» секретная.
Потому что даже от общего блока Карантина комнату отделяли могучие стальные переборки. Как понял Дорохов, ещё и со свинцовыми вкладышами позади брони.
И теперь он понял – почему.
Внутри обнаружился длиннющий узкий – только-только пройти по одному! – коридор. В стены которого оказались вмонтированы ряды пластин во всю высоту коридора – одна напротив другой. И было этих парных пластин, ох, немало…
Голос генерала поторопился «успокоить»:
– Проходите медленно. По одному. Мои… э-э… эксперты скажут, когда каждому можно будет двинуться дальше.
Трагикомедия началась.
– Дзасоев – первый. Николаеску. За ним. Хинц. Рихсиев. Паттон. Фуркад… – майор расставил своих в порядке живой очереди, себя, разумеется, оставив напоследок.
У капрала Дзасоева, когда он встал между двумя первыми пластинами, от сдерживаемых эмоций вспотела шея. Во взгляде, который он кинул назад, на Дорохова, тот прочёл собачью тоску и безысходность – похоже, капрал не слишком-то верил, что они выпутаются из передряги живыми… Или останутся полноценными мужиками после явно нехилой дозы облучения, которого сейчас получат по полной.
Но капрал помалкивал, и старался стоять неподвижно, пока голос женщины – похоже, лейтенанта Пратчетт – не сообщил, что ему можно переходить дальше.
Харченко, напротив, оказался настроен оптимистично. И даже, потянувшись, дал капралу здоровенного звонкого шлепка ладонью пониже спины:
– Тащи уже свою тощую …опу вперёд! Родина тебя не забудет!
– Если вспомнит… – это проворчал вполголоса сержант.
