за высшее блаженство
сподобились ошибочно принять
мы в силу своего несовершенства.
Поскольку были сердцем и умом
уже не слепы, но еще не зрячи,
воспринимали многое с трудом.
По-своему. Не так, как все. Иначе.
***
Во сне иначе время движется,
чем наяву – сюжету параллельно.
И занавеска на окне колышется
без всякой цели,
в сущности, бесцельно.
Ни дуновенья,
сумрак все сгущается,
не катятся на брег валы крутые,
лишь человек ничуть не сомневается,
что скоро минут времена глухие.
***
Люди в поле с чистыми руками.
Это выглядит невероятно,
так как не чекисты перед нами,
про которых все давно понятно.
Добела они отмыли руки,
но поскольку речь на самом деле
о серьезном внутреннем недуге,
многие не в силах встать с постели.
А у тех, кого я встретил в поле,
словно на пролете птичья стая,
от огня, от копоти, от боли
руки черны, как земля сырая.
***
Халат по сути тот же ватник.
Киргиз клевал киргизке груди.
Был старый опытный стервятник
нам отвратителен по сути.
Айтматов сделал свое дело,
и, вероятно, Кончаловский
настолько действовал умело,
что вспомнил я бульвар Покровский.
Я вспомнил все!
И степь, и горы.
В кинотеатре было жарко.
На окнах – плюшевые шторы.
А на тебе – шапка-ушанка.
***
Воображаемая линия меня
приводит к мысли, что не все так просто,
и, если прежде в гости ехал я три дня,
то это только из-за маленького роста.
Вполне достаточно мне было подрасти,
и я добрался до поселка к ночи.
Я с поезда сошел и принялся идти
по ельнику,
так долгий путь короче.
По тропке узенькой пустился напрямки
к давным-давно знакомому мне дому.
Ночь надвигалась быстро.
Шла гроза с реки,
дав волю чувствам, – молнии и грому.
***
О нашем времени ни слова
веселый Пушкин не напишет,
поскольку время нездорово.
Оно больно.
На ладан дышит.
А Пушкин – он здоров чертовски!
Остер. Колюч.
Большая сила
в гремучем этом полукровке.
Над ним
