был тем, кто заложил в недалеком Могте веру в то, что политика – дело мерзкое, но необходимое, и подменять мерзость благонравием есть ни что иное, как пытаться уничтожить политику. Последнее же невозможно!
Для Комта уже поставили большой шатер, уставленный по кругу жаровницами, в которых горело разноцветье дорогих во Владии рочиропсов зеленого и красного цвета. У самого же ложа горели фиолетовые кристаллы.
Боор спустился с грухха. Мало, кто заметил, как подбородок его слегка дрогнул. Лишь пройдя в шатер и оставшись один, Комт тихо застонал, тяжело осел на ложе и потер рукой колени. Старость отдавалась в них нестерпимой болью.
Старый брезд приказал слуге придвинуть жаровни поближе, почти к самым коленям, и с наслаждением ощущал, как жар от кристаллов заставляет боль утихомириться.
Пола шатра шевельнулась и на пороге возникла невысокая фигура.
– Аб? – бросил в нее еле слышно Комт, и фигура приблизилась. Молча она протянула боору фолиант, поклонилась и выпорхнула вон.
– Отец, – заглянул в шатер Могт, – я прикажу вести его.
– Кого?
– Муравья.
– Да… да! Веди… теперь надобно мне его… – Говоря это, Комт незаметным движением убрал фолиант под валик подушки и уселся поудобнее.
– Мой боор, – вошел в шатер Эвланд и поклонился. За ним последовали еще несколько брездов. Предпоследним вошел Могт, а за ним Муравей.
Муравей был пасмасом невысокого роста с тем типом лица, которое не выражало ничего и не было заметно нигде. Муравей обладай той исключительной особенностью, которая подталкивает либо стать шпионов, либо вором, – внешность Муравья была настолько обычной, общепринятой и легко воспринимаемой, что он казался холкуном среди холкунов, реотвом среди реотвов и сараром среди саараров. Окажись он среди брездов и оридонян, он сошел бы и за них, хотя роста был малого и имел всего две руки.
– Владетель, – поклонился боору Муравей и замер.
– С чем вернулся ко мне? – спросил Комт.
– Хорошие вести, боор. Нам удалось выманить холведов. Едва перевалы откроются, они придут. В том Грозор заверяет тебя клятвой.
– Грозор слишком часто дает клятвы. Пусть клянется за себя, за других же нечего клясться. Не ему клятва за них принадлежит, но им только.
– Я передам Грозору твои слова боор.
– Что еще?
– Грозор также предупреждает тебя, что в ларгах неспокойно. Смута в них зреет. Против нас смута. Советы их промеж собой много разговоров ведут.
– Грозор может говорить лишь за Холкунию Прибрежную. В Чернолесской Холкунии нет такого, – вмешался в разговор Эвланд, испросив разрешение на это у боора одними глазами. – Но дурные вести это. Кого за смутой видит Грозор?
– Конублов саарарских, мой беллер, – обернулся на мага Муравей. – Много шуму делают они в Пасмасии и Холкунии Прибрежных.
