силы на гнев, причиной которому были вовсе не бездействие Грозора, а его собственное положение. Цур запретил брездам держать флот у Грозной крепости, ибо оридонцы отдали Великие воды саарарам, которые мало, что смыслили в мореходстве. Боор понимал, почему оридоняне совершили такое. Только через это, они могли малыми силами контролировать владянское прибрежье. Из этого и приходилось исходить Комту.
Он бесстрастно посмотрел на беллера. Тот угодливо кивнул, и не заметил, как в глубине глаз боора вспыхнули огоньки ненависти и обиды.
– Все ли у тебя? Коли нет, то остальное отдай Могту. Иди с ними, Эвланд. Я устал и хочу отдохнуть, – сказал бесцветным голосом Комт.
Когда все удалились, старый владыка боком повалился на свое ложе. Его глаза смотрели прямо перед собой, словно бы он видел нечто внутренним взором. Мысли, роившиеся в его голове, наконец, выстроились в правильные шеренги и медленно прошествовали во тьму.
Старость многому научила Комта, но самое главное, о чем он не уставал повторять всем, хотя и понимал, что его никто не слышит, – самое главное, чему научила старость, – видь корни проблемы.
Мало, кто понял бы сейчас, зайди он в шатер, что боор оглядывал далекое прошлое, настолько далекое, что даже и Эвланду не дано было проследить мысли боора на такое расстояние.
Комт любил власть. Сначала, он думал, что любит ее, и стыдился этого, ибо негоже воину любить власть. Власть сладка, учили его, а потому до нее падки лишь слабые, к коим причисляли беллеров, холкунов и реотвов. Именно поэтому все они находились в подчиненном положении к настоящим брездам-воинам. «Ни одна власть не защитит от удара добротного топора!» – гласила самая главная присказка брездов. Потому-то бооры, коими становились исключительно высокие брезды-воины, занимались военным контролем над Владией и мало внимания уделяли политике.
Таким был Глыбыр, этот выскочка-дровосек из бедняцкого полувоинского рода, таким же был и Фугт, великий боор до Глыбыра. А Комт таким не был.
Долгое время он пребывал у власти, ходил вокруг нее, как ребенок ходит у конфеты, лежащей перед ним, но запретной. У него текли слюнки; он изнывал от вожделения и томился истомой, попутно совестясь и изводя себя самобичеванием.
Комт был доблестным воином, и воин кричал в нем обидное в адрес тому, кто много лет зарождался в будущем бооре.
Эвланд много зим назад донес ему слова Черного мага-безымянца, возглавлявшего чернецов при Боорбрезде. Черный маг передавал ему послание богов о том, что во Владию пришли перемены, и что ему надлежит быть их орудием. У Комта-воина не хватило мозгов понять то, что потом понял Комт-боор. Но было слишком поздно.
Чернецы выполняли волю магов из Оридонии. Комту было неизвестно, когда они впали в зависимость (и впали ли вообще!) от воли оридонян, и почему позволили врагу захватить Владию, которая столько веков оберегала чернецов от доувенов.
Комт-боор не спрашивал ни о
