За пределами Старопортофранковской оставались слободы, хутора и дачи. Именно там располагались вокзалы, «хлебные городки», заводы с фабриками, лагеря войск, рабочие казармы. Дома обывателей здесь были попроще, люди отличались от тех, кто фланировал по бульварам. Лишь институт благородных девиц каким-то образом затесался на Молдаванку.
Рядом с внешним блеском и кричащим богатством парадных улиц уживалась уютная обывательская Одесса. Лавочники в войлочных шлепанцах продавали оливки из бочек, выставленных наружу. Старухи навязывали прохожим запростецкие украшения из ракушек. Молодые парни, на вид греки, торговали халвой. Водовозы рекламировали воду в бочках «прямо из Среднего Фонтана». Молодухи с Пересыпи предлагали купить у них молоко. Юркие евреи загадочно показывали из-под полы контрабандные папиросы. Апрель выдался теплый, в воздухе витало живое обаяние южного города… Лыкова уже не в первый раз удивила толпа. Множество людей, загорелых, веселых, раскованных! Вокруг стоял шумный говор, все объяснялись особенным одесским языком, очень быстро и эмоционально, но при этом никто никуда не спешил. Эти люди жили на улице: работали, бездельничали, судили и рядили, здесь же готовили и даже спали. В переулках повисли непривычные северянину запахи. Сергей воспрянул, он чувствовал себя, по собственным словам, как карась в родном пруду.
Туристы навестили дом, бывший Сикара, а ныне Альторфера, где в 1823 году жил Пушкин. В честь этого события улица давно уже именовалась Пушкинской. Гуляки ходили взад-вперед, желая увидеть побольше. Слонялись без плана, иногда возвращались на прежнее место и не смотрели на часы. Они поглазели в том числе на знаменитый театр. Хотя еще стояла весна, перед ним на полукруглой клумбе уже выкладывали из цветов герб Одессы. Сыщики зашли в Пале-Рояль, площадь-сад, окруженную магазинами и кафе. Полюбовались памятником герцогу Эммануилу де Ришелье. Лыков потрогал пушечное ядро, вмурованное в постамент, – память о бомбардировке Одессы англо-французской эскадрой 10 апреля 1854 года. Со Старого Николаевского бульвара открылся вид на гавань и море. Полицейские сошли вниз по знаменитой белокаменной лестнице и оказались у часовни Всех Святых. Пока спускались, Азвестопуло рассказывал про здешний порт. Гигантское дело! Одна только гранитная облицовка причалов обошлась в двенадцать миллионов рублей. Справа налево, отделенные друг от друга молами, раскинулись шесть гаваней. Карантинная принимала суда заграничного плавания, в том числе те, которые возили зерно. Поэтому в ней было особенно оживленно. Далее располагалась Новая гавань с лесными и угольными складами, еще оттуда шел отпуск бакалейных и мануфактурных товаров. Здесь же стояла насосная станция керосинопровода общества РОПиТ. Она перекачивала керосин с наливных судов в огромный керосинохранительный бассейн на Пересыпи. Следующая гавань, Угольная, была наиболее чистой и уютной. В ней находились купальни и летнее помещение яхт-клуба. Практическая гавань, она же Каботажная, предназначалась для срочных пассажирских пароходов
