не нашла столб; да, собственно, и не рассчитывала. Наверняка они свалили его, когда снимали тело. И даже если, вопреки всем ожиданиям, не сделали этого, в любом случае грубо обтесанная деревяшка не могла простоять шестьдесят лет.
Но я обнаружила дыру.
Она находилась посередине площади, всего в нескольких метрах справа от небольшого заросшего участка, где мы поставили наши машины. Булыжники там вывернуты на поверхность, и ямка имеет размеры примерно 15 на 15 сантиметров. Сейчас она сильно заросла и забилась сухими ветками и листьями, но я почти уверена, что именно в ней стоял столб.
– Где ее похоронили? – спрашивает Макс, и я вздрагиваю, вырванная из своих мыслей.
– Не знаю, – отвечаю. – Я искала, но не смогла найти никаких данных на сей счет.
– Похоже, о ней вообще очень мало написано, – говорит Эмми. – Во всяком случае, в материалах, которые ты нам дала, почти ничего нет.
Качаю головой.
– Да, всё так. Главный источник информации о ней – письма моей бабушки, но написанное там трудно подтвердить или опровергнуть. Я проверила книги регистрации по месту жительства и нашла некую Биргитту Лидман, рожденную Анной-Карин Лидман в тысяча девятьсот двадцать первом году. На том все и заканчивается. Никаких визитов к врачу или школьных оценок, ничего…
– Ну, вряд ли ведь стоило ожидать, что девочка, получившая прозвище Убогая Гиттан, ходила в школу, – говорит Макс. – Особенно если все с ней обстояло столь плохо, как означено в письмах.
– Судя по ним, она страдала какой-то формой аутизма, – замечает Роберт басом.
– Пожалуй, – соглашаюсь я; сама ведь потратила немало времени на попытки разобраться с этим, проверяя известные нам симптомы заболевания Биргитты через Интернет. – Или у нее была некая хромосомная мутация.
– Нельзя диагностировать людей таким образом, – вмешивается в разговор Туне. Свет костра оставляет темные тени у нее под глазами и носом, отчего лицо выглядит изможденным. – Невозможно понять, чем она страдала.
– Да, конечно, – соглашаюсь я. – Мы и не знаем этого.
Музыка замолкла, и тишину теперь нарушает лишь треск хвороста в огне. Бóльшая часть его уже превратилась в уголья; теперь они тлеют, излучая своеобразный свет, и прямо-таки притягивают взгляд.
– Ты не пыталась выяснить, что произошло с малышкой? – спрашивает Эмми, поворачиваясь ко мне.
– О ней позаботилась система, – отвечаю я, стараясь сохранить тот же деловой тон, каким говорила о Биргитте. – Возможно, ее поместили в детский дом или усыновили. Но данные такого рода являются закрытыми.
– Ее когда-нибудь проверяли на предмет того, кем были ее родители? – спрашивает Эмми.
– Каким образом, тогда-то? – интересуюсь я, уже толком не сумев спрятать свое раздражение. – В шестидесятые еще не существовало американского сериала «CSI: Место преступления». И о тесте ДНК никто не знал. – Пожимая плечами, продолжаю: – Да и с кем могли сравнивать? Все ведь пропали.
– Но
