Это один из идеалов жизни. Другой идеал более близкий к жизни. Открыть массе глаза. Ввести ее в область мысли, идей. Организовать ее для борьбы. Открыть доступ тысячам талантов, несомненно, таящимся в глубинах народной массы. И 3-й идеал – жить для того, чтобы подготовлять почву для лучшей жизни».
Что значит «подготовлять почву для лучшей жизни»? Не очень ясно сказано. Ясно ли ему самому?
Он твердо знал лишь одно: коммерция его не устраивает! Привлекает естествознание. Но как оно обширно и необъятно!
Может быть, его стезя – физика? В его дневниковых записях упоминаются то катодные лучи, то излучение радия… К физике он сохранит интерес и позднее; она станет делом жизни его младшего брата.
«Сегодня из питерских газет прочел: “2/III. В Москве умер выдающийся физик П.Н.Лебедев”. Для русской науки это ужасное событие».
Так писал он в 1912 году в одном из писем к Е.Н.Сахаровой.
Значит, он знал о работах Лебедева, знал, как еще молод профессор Лебедев, как много мог бы еще совершить…
Правда, о Лебедеве он мог знать от младшего брата. Но вот письмо Николая Ивановича, написанное почти 10 лет спустя, в 1921-м.
«Для Сергея достал одну книжку, которую он одобрит. Отчеты всех физиков о новейших работах Wilhelm Institut. Einstein’а и прочих. Только что вышла, но боюсь ее посылать по почте. Очень дорогая: 6 долларов, и в ней кое-что для меня».
В ней кое-что для меня!.. Так, может быть, физика?..
Но влекла его и химия. Его доклад о Кавказской экспедиции пестрит химическими формулами, а позднее, в своих работах, он будет проводить глубокие аналогии между сущностью биологических и химических представлений.
И еще – геология.
И с мечтами о медицине он еще не распрощался.
И просветительство: открыть массе глаза, открыть доступ тысячам талантов, несомненно, таящимся в глубинах народной массы…
Эти метания – свидетельство жадного интереса к законам мироздания, которым подчинена манящая многоликость природы. И мучительные попытки решить для себя уравнение со многими неизвестными…
Местами в дневнике проскальзывает мысль, что предпочтительнее всего для него агрономия. Но именно этот путь представлялся ему наиболее дерзким, он не уверен, что сможет его осилить. Вот запись от 13 сентября того же 1907 года: «Страшно за будущее. Куда идти? Путь земского агронома так ответственен, так много нужно знать. И собственно ничего не зная практически. Не зная жизни крестьянина, не зная его языка. Страшно, боязно. Нынешний год я углублюсь в науки агрономические. Я вникну в них. При каждой малейшей возможности я иду в деревню. Жалеть времени на кажущиеся пустяки нечего. Это вовсе не пустяки».
Столь сильные сомнения должны, казалось бы, расслаблять молодого человека, подрезать ему крылья. Но – нет! Упрекая себя в неустойчивости характера, в пустой трате времени, в том, что не он управляет своими чувствами, а чувства управляют им, он записывает
