это очень красивое место. Меня же это настолько осчастливит, что я могу сойти с ума от радости.
Умираю от желания видеть, как ты носишь ребенка. Это должно придать тебе величественный и почтенный вид, который кажется мне очень забавным.
Главное, не заболей! Нет, мой милый друг, ты приедешь сюда и будешь чувствовать себя хорошо, ты родишь ребеночка, красивого, как его мать, и он будет любить тебя, как его отец. И когда ты станешь очень-очень старенькой, когда тебе будет сто лет, он станет твоим утешением и твоим счастьем. Но пока это время не наступило, остерегайся любить его больше, чем меня! Я уже начинаю к нему ревновать.
Adio, mio dolce amor, adio, моя возлюбленная! Приезжай скорей послушать хорошую музыку и увидеть прекрасную Италию. Ей не хватает только твоего появления. Ты украсишь ее. На мой взгляд, по крайней мере. Ты же знаешь, когда где-то находится моя Жозефина, я не вижу уже ничего, кроме нее».
Прекрасная Италия, хорошая музыка, любовь Бонапарта… Но Жозефину удерживает в Париже нечто более привлекательное. Это возобновившиеся нежные отношения с Баррасом и Кабаррюсом. Всё почти так же, как раньше. Только теперь, упрочив свое положение, креолка может отдаться наслаждению без расчета, сладострастию – без привкуса горечи.
И Жозефина пользуется моментом. Балы и концерты, пикники и ужины, театры и прогулки – внимание всех приковано к ней. Слава Бонапарта, восходящая в Италии чудной зарей, посвящает Жозефину в Богоматерь Победы. Так теперь называли ее в любезном столичном обществе.
А тем временем волнение Бонапарта достигает высшей точки. «Я в отчаянии, – пишет он Карно. – Моя жена не едет. У нее есть какой-нибудь возлюбленный, удерживающий ее в Париже».
Бонапарт угадывает свое несчастье, чует измену. Жозефина понимает, что без объяснений не обойтись.
Что придумать? Она больна… «Нет, добрый друг, ты приедешь сюда, будешь хорошо себя чувствовать!» Она беременна… «Мне до смерти хочется посмотреть, как ты носишь ребенка!» Она утомлена… «Это должно придавать тебе величавый и почтенный вид, который, мне кажется, должен быть очень забавным!»
О! Этот человек! Этот невыносимый муж, у которого готов ответ на все ее отговорки, который любит свою жену, желает ее!
Так что же отвечать? Ничего. Жозефина ничего и не отвечает. Делая так, она, по крайней мере, не увязает во лжи. Хотя и того, что было придумано ею, довольно. За низкую, недостойную комедию беременности судьба отомстит Жозефине в 1809 году разводом.
Она спекулировала беременностью, как содержанка. И ради чего? Ради того, чтобы муж не оторвал ее от парижских удовольствий. Бонапарт, должно быть, сошел с ума! Покинуть всё, чтобы следовать за ним? И куда? В страну, где все еще стреляют, на случайные бивуаки, в военную палатку, где Бонапарт может предложить ей только соломенный тюфяк? Полно! Смеется он над ней, что ли?
Как могла она полюбить такого человека? Она и замуж:-™ вышла за него только потому, что надо было как-то жить… Любить Бонапарта? С его тулонской чесоткой[17], с худым желтым лицом, с живым, но холодным огнем проницательных глаз? Это не ее герой.
Итак,
Двадцать восьмого января 1817 года император говорил: «Чесотка ужасная болезнь, я получил ее при осаде Тулона в 1793 году. Два канонира, страдавшие ею, были убиты впереди меня, и их кровь залила меня. Потом болезнь плохо залечили, и чесотка была у меня и в Италии, и в Египте. По моем возвращении оттуда Корвизар избавил меня от чесотки, поставив на грудь три мушки, вызвавших спасительный кризис. До этого я всегда был желт и худ. А с тех пор стал чувствовать себя хорошо». –
