Так вот, я должен был завоевать доверие эсеров, пробраться в Комуч и вести там подрывную работу.
– А на хрена ж ты при этом воззвание-то к красноармейцам писал? – не унимался вопрошавший.
– А что бы ты на моем месте сделал? – в свою очередь резко поинтересовался Стоянович.
– Перед тобой стоит выбор: или тебя расстреляют как провокатора – и ты провалишь все дело, или ты жертвуешь во имя революции своим добрым именем и спокойно ведешь подпольную работу. А я ее вести умею, вы знаете.
Один из сидящих кивнул: мол, знаем.
– Я, естественно, выбрал второе. Дело революции важнее личного.
– Ну да, – неожиданно съязвил бритый. – То-то ты сразу в Китай свалил!
– Да не сразу! – раздраженно ответил Стоянович. – Сразу! Они мне все равно не поверили. Арестовали, отправили в Челябинск и сдали белочехам. На расстрел.
– Ну, и что ж тебя не расстреляли?
– Да лучше бы расстреляли, чем вот так вот сейчас стоять перед старыми боевыми товарищами и бесконечно оправдываться. Ты, Филин, думаешь, это легко? Доказывать, что ты не предатель, не враг, что ты не сдал своих товарищей, что никто из-за тебя не погиб, что из-за чудовищного стечения обстоятельств ты ничего не успел сделать во имя победы нашей революции. Легко, как думаешь? А скрываться чуть не 10 лет в Китае – легко? А отсидеть за преступления, которых не совершал – легко?
– Ладно тебе скулить. Гимназистка какая-то, – старший явно злился и был не расположен к старому соратнику. А Кузину Стоянович-Мячин неожиданно понравился. Искренний товарищ. Хотя, конечно, перейти на сторону белых… Но ведь симпатичный мужик-то. А вдруг и впрямь разведчик? Так тогда он просто герой!
– Как же ты из-под расстрела ушел?
Гулаговец как-то сдулся.
– Жена выкупила.
– Как выкупила?
– Так выкупила. Взятку дала следователю контрразведки. Он и написал, что меня расстреляли. По всем документам я числился покойником.
– Надо же, какие добрые следователи работали у чехов в контрразведке! – язвительно протянул мужчина, сидевший у окна. Кузе он показался знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел.
Стоянович сверкнул на него глазами.
– Добрые? Да уж, добрые. Если бы они узнали, что я не просто красный командир, который перебежал на их сторону, а командующий фронтом…
– Да какой ты, к свиньям, командующий! – возмущенно крикнул сидевший у окна. – Ты ж все дело провалил к чертовой матери! Я тебя, засранца, в Уфу зачем послал? С девками гулять? Или с беляками воевать, фронтом командовать?
– Фронтом? – Стоянович злобно впился в него взглядом. – А ты, Николай Ильич[4], подумал, какими силами я буду этот фронт создавать, а? Армии набирать? Дивизии?
Полки? Из кого? Ты мне что дал, кроме поручения? Мандат? Вот и получили мы вместо важнейшего фронта твою подпись на бумажке да мой наган.
– Работать надо было, – проворчал Николай Ильич. – А не блядовать. Ладно, мы с тобой еще тогда поняли,
Подвойский Н. И. (1880–1948) – видный партийный и военный работник. Член РСДРП с 1901 г., большевик, в Октябрьские дни – член Петроградского Военно-революционного комитета, один из руководителей штурма Зимнего дворца. После революции – член Комитета по военным и морским делам, командующий Петроградским военным округом. В 1919 г. – нарком по военно-морским делам Украины. Последние годы жизни вел пропагандистскую и литературную работу.
