дома, не бывало. Такие только здесь, на севере.
Шумно вдыхает из носика чайника. Пустой. Смотрит на часы. Три часа. Уже тридцать первое: «Новый год в Амбарном? Да, нет. Вернемся. Успеем».
Даня возвращается из кухни в комнату. Одевается. Смотрит на сопящих Людку и Аньку. Думает про подарки.
– Что там? – Люда отворачивается к стенке, накрывается с головой одеялом, вопрос задает уже из-под него. Ответа не ждет. Засыпает. Привыкла. Данила и не отвечает. Привык.
Валера в машине. В кабине рядом с Василием. Курят.
– Тебе туда. У тебя сегодня купейный. – Юльевич приоткрыл кабину, кивнул на соседнюю дверь уазика.
– Белье брать будете? – Вася тоже шутит, повернувшись к забирающемуся на высокую ступеньку Борисычу. Засмеявшись, пытается задвинуть оконце между кабиной и салоном.
– В туалет и спать! Свет через полчаса выключаю! – Валера не дает ему до конца закрыть перегородку, просовывает хохочущую голову.
Данила щелкает Валерия в лоб. Голова, дернувшись, задев стекло, матюкнувшись, исчезает. Василий дозакрывает окошко, задергивает занавесочки. Ржут там, в кабине.
– Привет.
– Доброй ночи, Данила Борисыч. – Тоня на боковой скамейке. В пышной большой черной шубе. Искусственной. Платок серый, пуховый. Старушечий. Варежки пушистые, белые. Кроличьи. Валенки громадные, высокие, выше колен. Чужие. Ноги вытянула перед собой – держать согнутыми в этих валенках невозможно. Вздернула вверх широкий воротник. Подняла полы шубы. Запахнув, опустила. Руки оставила на коленях. Зыркнула из-под платка на Данилу. Заметила, что заметил. Подняв плечи, еще глубже нырнула внутрь.
Скрежетнула передача. Взрыкнул мотор. Свет в салоне погас. Поехали.
Воображаемое в голове у Борисыча лопнуло от удара этой самой головой о крышу уазика. На ухабе. Данила вернулся к началу. Только успел в мечтах своих снова «уткнуться носом в теплый Тонин воротник» – опять подпрыгнул. Макушкой в этот раз не ударился. Приземлился, правда, больновато.
Тоня подскакивала синхронно с Даней. Он приспособил свои фантазии к дорожной трясучке. Это возбуждало. Усмехнулся. Ехать стало веселее.
Ехали долго. Не разговаривали. Берегли языки от прикуса.
Под конец пути мысли Данилы и Антонины спутались. Переплелись. Так показалось ему. Стали Даня и Тоня друг другу ближе, «роднее». Так тоже показалось только Даниле. А мысли у Тони были. Но к Борисычу они отношения не имели. Так ей казалось. Но он об этом не знал. В темноте, не смущаясь, широко улыбался медсестре. Не боясь, не отводил от нее взгляда, рассматривал, по памяти представляя, что там мог увидеть.
Приехали. Свет в салоне зажегся. Тоня с Даней зажмурились. Разжмурившись, осторожно осмотрели друг друга.
Оконце в кабину открылось.
– Сдае-о-ом белье-о-о! – Не дожидаясь в лоб щелчка, Валера сразу задвинул окошко.
Обе двери кабины хлопнули. Василий с Юльевичем вышли. Поскрипели по снежку к осветившемуся вспыхнувшим в окне светом больничному крыльцу.
Даня
