style="font-size:15px;"> Броди и биз ума. А в горнице у иё завсигда цистинько было.
И пецьку топила. И каку никаку похлёбку сибе варганила. Из сирдобольных сосицких подношений.
Госпоть аки обиригал иё. Всё нинужиноё из памяти ёйной поскомкал. Да и выкинул. А то биз цяво нипрожити оставил. И бутты говорить ёй. Живи говорить покойно Настасенька. Люблю я тибя бажинную. Низабываю.
А я опосля дилов тихоницько до сполохов пирвых сидел на пецьке. Мамке ли сибе ли про жисть свою шопотом сказывал.
Потом брал цивонибути кажный раз по нимногу. Из подизбицы. Из дровеника. Из ямы. Цё батинова осталосё.
А много цяво осталосё. Мамки совсим нинужиново. А мине нонце оцень дажи нужиново.
И уходил цуть задиннице.
Тапериця вота токмо с самим собою на бумашки калякаю».
Глава третья
Данила хрустит пальцами. Хлопает по карманам халата, ища спички.
Восьмой час утра. Скоро пятиминутка у главного. Большого смысла и даже маленького желания пройти двадцать метров от крыльца больницы до дома уже нет.
Три операции за ночь. Ничего особенного. Аппендюк, внематочная да репозиция.
Ничего-то ничего. Да поспать не пришлось.
Да и ладно. Привыкать надо – то пусто, то густо. От коллег сочувствия все равно не дождешься. Даже от Левки. Даже от Людки. Неделю ведь до этой ночи Данька болтался без работы по ординаторским. Даже уже в гараже у Василия отсиживался, дабы на зависть и на негативные посылы в свой адрес не искушать зарывшихся в историях и эпикризах замученных однообразными ежедневными обязанностями немногочисленных стационарных докторов – пару терапевтов, хирурга, гинеколога, ну, и педиатров своих, естественно.
Ничего. Ни-че-го! Все еще будет! И зависть их уже другой станет. И сочувствие появится искреннее.
Данила еще «зелен». Три года медбратом в одной реанимации, потом еще пару лет в субординатуре и интернатуре – в двух других. И все.
Но этого уже хватило, чтобы точно, бессомнительно, однозначно для себя определить – ЧТО такое, выбранная им специальность.
«Хорошая у меня специальность», – скосив глаза к носу, Даня следит за тоненькой медленно выпускаемой им струйкой дыма.
Докурив, Шведов все-таки шагнул к дому.
Левка полуголый плещется под единственным на кухне холодным краном.
Анька загребает по полной ложке каши. Поднимает высоко над тарелкой. Медленно вываливает обратно.
Дашка со смены ночной еще не пришла – постовая медсестра она, на хирургии.
Светка с Ленкой дрыхнут. Аптека – не больница, только с десяти открывается.
– Кофе будешь? – Людмила не отворачивается от плиты – левой рукой стережет турку, правой оберегает ее от не на шутку разбрызгавшегося и фыркающего Левки.
– И че ты там наработал? – Лева обтирается, щурится на Даньку, пытаясь разглядеть выражение его лица, – близорук, очки еще не надел.
– Да, так. Мелочовка.
