еще несколько километров в сторону сверкавших на фоне голубого Саянского хребта золотых крыш монастырского комплекса.
Пересечение этого поля отняло у нас несколько часов, ибо периодически мы делали остановки для сбора пластилина (гашиша) и его раскуривания. Перед дверями обители мы предстали уже перед самым закатом. Наши руки отягощались целлофановыми пакетами, набитыми свежесобранной травой, а у Димы ею был набит еще и рюкзак. На голове у него красовалась большая фетровая шляпа а-ля Джон Мэйалл, из-под которой выбивались космы нечесаного хайра, на заднице – вытертые драные джинсы, в руках – паломнический посох. На мне была надета белая футболка с надписью черной тушью по-тибетски «Ом мани падмэ хум», на шее – колокольчики и магические амулеты, на бэксайде – такие же джинсы, на голове – такой же хайр. Кроме того, мы все были обмотаны длинными лентами серебряной фольги, которую нашли по пути.
Оказавшись перед вратами святой обители, я сложил ладони на груди, громко сказал: «Ом мани падмэ хум!» – и пал ниц. То же самое сделали все остальные. После этого мы хотели было войти, но врата оказались запертыми. Постучались. Через некоторое время в приоткрывшемся проеме показалась бритая голова ламы, который спросил, чего нам нужно. Услышав, что мы паломники из отдаленных частей Советского Союза, лама ответил, что монастырь будет вновь открыт с восьми утра. Переночевать он посоветовал в близлежащей бурятской деревне, население которой принимало паломников на постой.
Мы действительно затормозились в этой деревне, в семье, где один из детей, как выяснилось совершенно случайно, учился в Монголии на ламу. Мы пытались изо всех сил раскрутить семинариста на профессиональные тайны тибетских магов, но он, не теряя спокойствия, объяснил, что у них в улан-баторском дзогчене главным предметом является история КПСС, затем следует Конституция СССР, а уже потом, чуть ли не в факультативном порядке, изучается все остальное. Что парень не врал, я убедился на следующее же утро: когда ровно в восемь я вошел в ворота дацана, меня встретила кумачовая растяжка с надписью по-русски и по-бурятски: «Да здравствует нерушимая дружба народов СССР!»
Однако реальная храмовая служба, надо сказать, производила весьма мистическое впечатление. В основном весь ритуал состоит из чтения заклинаний и текстов, сопровождаемого ударами в бубны и барабаны, звоном литавр и колокольчиков, а также работой духовой секции (раковины, трубы, флейты, рожки). Интерьер храма напоминает церковный: в середине – четыре колонны, с потолка и со стен свисают хоругви или так называемые танка – матерчатые иконы. На месте иконостаса – композиция из тысячи Будд. На амвоне восседает лама, читающий мантры и бьющий в огромный бубен изогнутой в виде буквы «S» колотушкой.
Вдоль стен храма – визуальный ряд из двенадцати событий Священной истории. Если в христианстве это этапы жизни Христа, то в буддизме – Будды. Двенадцать страстей здесь соответствуют двенадцати стадиям закона зависимого возникновения – пратитьи-самутпады. Сюжет о сошествии
