призванные убивать, в мире, где все люди стали братьями?..
«И все же, как та девушка похожа на Таню!» – подумал я, отвлекаясь от своих размышлений. Я снова взглянул в сторону своей спутницы. Та сидела в свободной позе, откинувшись и расслабившись в уютной глубине кресла, устремив задумчивый взгляд за окно вагона. Казалось, ничто окружающее не существовало сейчас для неё. Я всматривался в лицо этой девушки, ища в нём сходство с Таниным лицом… Нет, конечно, полного сходства не было: лишь отдельные, едва уловимые черты делали их немного похожими, в остальном же обе были совершенно разными. Наверное, мне только показалось, от долгой разлуки и оттого, что я постоянно думаю о Тане. После нашей встречи два года назад в каждом красивом женском лице мне теперь видится лицо Тани. Вот и сейчас я, казалось бы, думаю о вызове Громова, а на самом деле из головы не выходит Таня. Ведь она ещё ничего не знает о моём возвращении на Землю.
Как я хочу окунуться в её глаза и забыть обо всём! В эти удивительные, загадочные глаза, не похожие ни на одни глаза в мире: то зеленоватые, как морская вода в ясную погоду; то прозрачно-голубые, как бесконечно-высокое небо; то серые и чистые, вспыхивающие красными огоньками. Веселые, грустные, задумчивые, тревожные, требовательные и ласковые – мои дорогие глаза! Взгляд этих глаз однажды, раз и навсегда, перевернул всё в моей жизни, заставил взглянуть на окружающий мир по-новому. Всё, что раньше казалось таким важным и всеобъемлющим, теперь отошло на второй план, уступило место ей, которую я искал всю свою жизнь и, наконец, нашёл!
4
Было двенадцать часов дня, когда я вошёл в вестибюль Совета ОСО. В здании, как всегда, царило оживление, сразу же настраивавшее на определённый лад. Взбежав по широкой лестнице и здороваясь со встречными сотрудниками в лиловой и голубой форме, я направился к кабине лифта, вознёсшего меня по наружной галерее на несколько этажей над площадью Совета.
Едва раскрыв дверь кабинета, где обычно работал Громовов, я понял, что начальник Особого отдела провёл сегодняшнюю ночь на своём рабочем месте. Рамы окна оказались раскрыты настежь; лампы на потолке горели, хотя в их скудном свете уже не было никакой необходимости – солнечные лучи радостным потоком устремлялись в комнату, золотя оптические шторы, сдвинутые вправо; заставляли ослепительно блестеть полированные шкафы и столы.
В кресле напротив окна сидел очень плотный человек, чем-то напоминавший добродушного медведя. Тёмная, почти чёрная, кожа его с лиловатым оттенком блестела на солнце подстать полировке шкафов; взгляд больших круглых глаз блуждал по экрану ЭПЖ, лежащему перед ним на столе, явно не видя текста, проходящего по нему, – судя по всему, занимался этим человек уже не первый час. Голубоватые белки его глаз слегка покраснели от напряжения бессонной ночи. Сам Громов
