align="center">Рябь
***
Говорят, здесь живёт непроглядное Глубоко;
Шелестит легко сонное озерко,
Серебрится озёрный замкнутый окоём,
Окаёмкой торчит осока с гнусом и комарьём,
Солнце красноватый показывает бочок,
Рыболов догрызает сухарь и забрасывает крючок…
Говорят, там внизу диковинные сады,
Там русалочьи клады, дары их, цветы, меды.
Водолазы, стряхнув озёрное серебро,
Красноглазые и шипучие, как ситро,
Матерятся, какого, мол, боже прости, рожна?!
Нет садов там и дна. Нихрена.
Говорят, там топились и стар, и млад,
Кто с несчастной любви, кто в попытке достигнуть клад.
Говорят, секретарь обкома добыл заём,
Чтоб засыпать весь упомянутый водоём.
А в каком-то НИИ бесчисленные года
Изучают пробы: обычнейшая вода.
А на дне чего только там и нет!
Допотопный скелет, ржавый велосипед,
Транспарант незабвенный про мир и труд,
БТР, закопанный в донный грунт.
Мы лежим с тобой, растянувши в улыбке рот.
Где-то там, в вышине шевелится эхолот.
Говорят… Да и в общем, пускай себе говорят.
Говорят, если бросить камень – возникнет рябь.
Дочки-матери
Тебе – фланелевый кулёк,
Под осень считанный цыплёнок.
А мне, чур, – вдоль и поперёк
Исаакий инеем спелёнут.
Пусть с высоты глядит, срываясь
В воображаемом полёте,
Порочный первенец в помёте,
В ограду пальцами впиваясь.
И на ладонь – два белых следа:
Перил и поручней кушетки.
Чур, ты надавишь на гашетку,
Дождавшись выхода последа.
Я не хочу. Мне кровь в фаянсе
Цедить и вниз считать ступени.
Чур, я выплачиваю пени
В отместку твоего аванса.
Чур, ты в осиротевшем теле
Смыкаешь круг года спустя.
Чур, я – незваное дитя
В кульке из хлопка и фланели.
Алёнушка
Жажда гложет,
тревожит жар,
и трава рыжа.
Не ищи исток,
потерпи чуток,
отложи глоток.
Но, главой хвороб,
остолоп в галоп,
и – оп!
Что теперь мне? Ох, жадны уста твои…
Приносить тебе белу капусту ли?
Окать, плакать да блеять без устали.
Рок сирот:
тот, кто старше, тот кормит рот,
раз с него молоко не протрёт.
И пока
с малышка —
как с козла того молока.
Быль сия:
мол, дитя.
А я?..
Гать, вележка, река, одолень-трава,
знать, вода-жива…
Мне чужа эта жажда.
Мне лишь жаль,
что войти нельзя
