с восхищением наблюдаю за ним с нашего окна. Он кажется мне таким таинственным. Простой скворечник не может быть таким красивым, как этот! Такого изумительного скворечника никто из наших сельских ребят не сможет сделать. Вот ведь с какой любовью дядя Равиль сотворил его: «дверь» и «надоконник» красиво смотрятся на синем фоне, даже не заметно, что это синяя тушь; а не краска, которой в нашей деревне, наверное, и не было… А ещё рядом с «дверью» пригвождена коротенькая ивовая веточка, набухшая зелёными почками. Ну какой скворечник может быть без жёрдочки? Не только красавцу скворцу, даже и мне было приятно смотреть на это чудо-скворечник. А может, и всей деревне было приятно… Потому что в тот день, когда дядя Равиль установил его, солнце вовсю без устали светило, люди даже окна открыли. А скворец пел и пел… Приглашал скворчих.
В эти тёплые весенние дни мама-скворчиха в «построенном» руками дяди Равиля домике готовила для своих будущих птенцов мягкую подстилку и прилетала, неся в клюве то пух, то перо, то клочок шерсти. И вот однажды скворцы перестали петь… В день, когда вылупились птенцы, мы проводили дядю Равиля в армию…
С лампы, свисающей с матицы, падают светлые яркие лучи на страницу тетради. Глубокие морщины на лице бабушки Асхабджамал будто бы впитывают в себя эти лучи. Я поднимаю голову и вращая ручку вглядываюсь в её тёплое светлое лицо:
– Ещё что-нибудь написать?
– Ещё? – Бабушка продолжает диктовать: – Ещё напиши, пусть всегда читает молитвы, которые знает. И спроси, дочка, не забыл ли молитву, которую читают перед сном…
– А что это за молитва? – мне самой интересно узнать.
– И не молитва уж…
Соседка кладёт свои руки на колени, закрывает глаза и, медленно покачиваясь, начинает тихонько напевать. Я тоже присоединяюсь к бабушке Асхабджамал.
– И ты знаешь, оказывается, маладис[2], – она гладит меня по голове, а у самой глаза чуть приоткрыты, и хитро улыбается. Затем продолжает: – Ну ладно, написала «с большим приветом, ждущие тебя с нетерпением твоя дорогая мама и дед»?
– Нет ещё, не успела.
Предложение кажется мне слишком длинным, и я переспрашиваю:
– А это обязательно дословно всё написать, и «дорогая» тоже?
Правду говоря, не длина предложения меня волнует, а важную мысль боюсь пропустить.
– Пиши так! – твёрдым голосом добавляет бабушка, – дорог он для меня. Не сокращая пиши… Ребёнок ведь. Любимый…
Я, всё ещё не понимая, кто кому дорог, по-своему дописываю последнее предложение, откладываю ручку и встаю с места. А конверт мы до начала работы уже приготовили и адрес написали. Остальное бабушка сама доделывает.
– Подожди, доченька, – бабушка мягко касается моих плеч, – письмо просто так не пишется, здесь ждёт тебя ещё и небольшой гостинчик…
Я уже знаю про это. Потому что на столе стоит красивая, с изображением осенних листьев, пиала, полная орехов… Бабушка после работы всегда меня ими угощает, щедро накладывает
Маладис – молодец.
