прическу а-ля Анук Эме и поправляла волосы, совсем как героиня фильма «Мужчина и женщина». Ашхен очень любила этот фильм, правда, ему он не нравился, но в то время это не имело значения, а в тот самый день, восемнадцатого мая, ничего вообще не было, только она решила, что это – ОН. Вардан же вообще никаких решений не принимал и даже осознал, что любит Ашхен, много позже, и тогда они поженились. Ашхен мечтала дать своему сыну имя Аристакес. Это имя нравилось ей всегда, и Вардан принялся рассказывать, что был такой святой Аристакес Первый, который родился в Каппадокии, был вторым армянским католикосом, младшим сыном святого Григория Просветителя.
– Того самого Григора Просветителя? – спросила Ашхен.
– Конечно! Аристакес был сыном Григория Просветителя, который, в свою очередь, был сыном Анака из парфянского рода, убийцы отца царя Трдата Великого – Хосрова.
– Как ты много знаешь! – восхитилась Ашхен.
– А еще моего отца зовут Аристакес… – добавил Вардан.
И когда мальчик родился, Ашхен и Вардан дали ему имя Аристакес.
Глава 2
Тогда Аршак Ашотович Унанян уже построил дачу в Кармрашене, в двадцати четырех километрах от Дзорка, по дороге в Веревунк.
На дачу в Кармрашен ездили каждое лето. После девяносто первого года, то есть после наступления независимости, дачный поселок Кармрашен стал для дочерей Аршака и Соны и для внуков и внучек потерянным раем. Потерянным навсегда. После девяносто первого уже ничто не было таким, как прежде. Ведь миры периодически рушатся. Периодически рождаются и исчезают галактики и звезды. Периодически рушится жизнь.
А в те времена, когда еще казалось, что устоявшийся мир вечен, то есть до школы, в том счастливом большом детстве, маленький Аристакес жил у дедушки Аршака и бабушки Соны – осенью, зимой, весной в Дзорке, а летом – на даче, в Кармрашене. И Ашхен с мужем Варданом приезжали в Дзорк на поезде навещать сына. Иногда каждые выходные, иногда реже. А с некоторых пор мама Ашхен стала приезжать одна. И маленький Аристакес не понимал почему. И не понимал, где отец. Он только точно знал, что мама, когда уезжала, скучала по нему. И это его примиряло с разлукой.
В тот день, холодным январским утром 1978 года, на высоком подоконнике, в красивой светлой спальной комнате, на коленях, прижавшись лбом к холодному окну, сидел четырехлетний мальчик с коротко остриженными волосами. Он смотрел на улицу, на проезжающие внизу автомобили и спешащих куда-то прохожих. Недавно был Новый год, и воздух все еще пах празднично и по-новогоднему, и дух самого праздника еще не отшумел и не растаял. В гостиной стояла огромная елка с пятиконечной звездой на макушке, с тяжелыми, но хрупкими шарами; елка блестела всякими «дождями» и «серпантинами». А под большим столом в упаковочных коробках, которые мальчик имел привычку хранить, лежали игрушки. Его приводила в восторг мысль, что они все там, в гостиной, и так удивительно пахнут, эти новые игрушки. Можно было сидеть еще и еще на подоконнике
