я ничего не могу понять: в день, когда мы только прилетели, ко мне подошла одна дама из нашей группы, и, показывая на Амира, спросила «Сынуля?», я возмутилась, а она стала меня успокаивать, мол, подкрасьте губы.Это ещё не всё, сейчас ко мне подсела уже другая пятидесятилетняя дама, и говорит: «Это ваш сын?»
– Успокойся! Это зависть! Видят, что вы счастливы и злятся.
– У меня завтра день рождения!
– Немедленно плюнь,и радуйся!
Надеваю одно из моих любимых платьев, потрясшее меня в Стокманне. Фины угодили – на ярко зелёном фоне крупные красные как живые цветы, шёлк. Как накрасила губы помадой Guerlain из серии Kiss Kiss "Секс на пляже". Эти замечания, действительно, странны, ведь Амир всегда меня обнимал, прижимал, целовал. Я обозвала для себя этих тёток мокрицами, самыми отвратительными для меня ещё до мышей насекомыми, и мне полегчало. Настанет время, и я пойму, что, возможно, Амир обнимал меня уже меньше. Пойму значение его уединения при разговорах по сотовому, пойму его омолаживающие действия при покупке одежды, в поведении.
– Ты мне совсем не даёшь.
Слышу я в отеле, когда от усталости сложно даже улыбнуться. Эта грубость тоже новость. Раньше в его лексике не было таких неуважительных слов. На день моего рождения мы ужинаем в маленьком ресторанчике при Ковент Гарден, наши пластиковые карты в рюкзачке, Амир расплачивается.
В «Лауре Эшли», оплачивая кожаный плащ, кричащий мне : "я только твой", и я поторопилась без колебаний принять его любовь, слышу, что высокий, мощный, чёрный продавец говорит, мол, на моей карте нет пятисот фунтов стерлингов, что делать, снять наличные я не могу, карту повредили в Москве девочки-кассиры нашего салона,я их своей визой обучала пользоваться импринтером, они её прокатывали вверх ногами, и только в Лондоне я заметила повреждение, при попытке воспользоваться банкоматом. До меня доходит, что на моей карте не хватает денег, потому что вчера в ресторане Амир расплатился ею. Его манера. Но раньше не по отношению ко мне. Плащ я, конечно, купила, и перестала его носить только тогда, когда он прохудился до дыр. Любовь,взаимная,в чистом виде.
– Амир, хочу, чтобы ты мне подарил вот эту картину.
В грубой деревянной раме под стеклом копия древней вышивки на христианскую тему.
– Ты же знаешь, я не люблю религиозных предметов.
Да, знаю. Религию он считал убежищем убогих и неудачников. Картину, привезённую из Лондона, я вижу в своей спальне каждый день. А у него и без этого всё "окей". Легко соглашается идти со мной в разные стороны в предпоследний день нашего пребывания в Лондоне. Плохой знак, я всё чаще остаюсь не на первом плане. Но я ещё не сознаю перемен. Перехода из любимой в чужую. Всё только начинается. И я ещё этого не знаю.
В дни «разрыв – душа», уже после развода. Её частые звонки с вопросом «как дела» вызывали во мне уже не смешанные чувства, а устойчивый стыд и раздражение,
