style="font-size:15px;"> Я гневно развернулась, вперила в него убийственный взгляд.
– Чего смотришь? Тебе напомнить, зачем ты сюда пришла?
Скотина, он так и стоял полуголый, совершенно невозмутимый, скалил зубы в полумраке комнаты. Чёрт, как же нечестно. Я ничего не могу ему противопоставить.
И он прав. Я действительно пришла сюда, готовая на всё. Наш договор гласит ясно: он может делать со мной, что захочется, за исключением унижений и причинения боли. Только я почему-то не думала, что уже в первый раз он потребует, чтобы я раздевалась. Хотя я вообще пыталась не думать о том, что он может потребовать.
И, боги, эта его печать, метка тёмных… я ведь понятия не имею, на что она способна. Вдруг она заставит меня сделать что-то против воли? Почему я не разузнала об этом больше, прежде чем согласиться? Хотя я и так перерыла всю библиотеку. Настолько щекотливые вещи не пишут в фолиантах, а если и пишут, то тщательно прячут их от любопытных студентов.
Непослушными пальцами я потянулась к пуговицам. Ужасно хотелось опустить взгляд, но сделать это – значило проиграть. И я смотрела прямо перед собой, как бы в пространство, хотя отлично видела Дара и выражение его лица.
Он молча наблюдал за мной. Светлые глаза сверкали пугающим блеском, тонкие ноздри чуть раздувались. Лицо у него было совершенно непроницаемое, но взгляд словно прикипел к моим пальцам. Я с дрожью сообразила, что сейчас, когда на мне нет амулета, мои чувства для него как на ладони. Или даже нет – как на блюде. И он, словно заправский гурман, пробует каждую эмоцию на вкус: кислинка стыда, растерянность, нежелание, беспомощная злость… и перчинка возбуждения, придающая ужину неповторимый аромат.
Дар был словно расслаблен и в то же время, как огромная сильная змея, словно готов в любой момент распрямиться, кинуться в атаку. Неужели на них, тёмных, это так сильно действует?
Длинный ряд пуговиц закончился. И – странное дело – стыд, да, стыд опалял щёки, гнал жидкое пламя по венам, но помимо него просыпалось ещё одно чувство…
Торжество.
Хрупкое и слабое, как едва проклюнувшийся цветок, оно тем не менее совершенно явно пускало корни в моей душе.
Да, где-то очень-очень глубоко – я торжествовала при виде того, как Дар захвачен мной. Моими эмоциями, моими движениями, этим шорохом ткани, спадающей с моих плеч. Торжествовала, видя, как едва заметно дёргается кадык на его горле, как его глаза опускаются ниже, жадно, неотступно обшаривая моё тело.
И то, что сейчас плывёт между нами, в этой комнате, пропитанной запахом воска, книг и мужского одеколона, это что-то словно даёт мне – той, что якобы должна чувствовать себя вещью – даёт мне власть над ним.
Я избавилась даже от лифчика, но трусики снять не смогла. Заколебалась, остановилась, и Дар – как будто это вырвало его из какого-то дурмана – резко мотнул головой. Чётко вырезанные губы шевельнулись:
– На колени!
Скотина.
Подавив очередную вспышку гнева, я выполнила приказ. Пол в комнате накрывал мягкий пушистый ковёр, стоять было совсем не больно, только
