усыпного контроля. Толики Силы Божественной, одному Всевышнему ведомой, но до магов снизошедшие.
Выдержка из заметок Флюидиуса Кастара Первого «Подчиненье Силы». Приблизительно сотый год эры Близнецов.
Сын вэяра
Утренние лучи пробивались в щель меж бордовыми занавесками и били мальчишке в глаза. Он, прищурившись, приподнялся на кровати, мотнул головой и широко зевнул; бойко потер сонные, слипающиеся после дурной ночи глаза, привычно погладил многочисленные рваные шрамы на правом предплечье и подошел к зеркалу, что стояло у стены, справа от широкой кровати. Вид был воистину скверный: разбитое, примятое после сна лицо, глубокие синяки под глазами, опухшие веки. Мальчик наспех пригладил взъерошенные, непослушные темно-русые волосы, весь насыщенный теплый цвет которых – как шутила его мать – забрала с собой осень – пора, в которую он родился. Взял расческу и кое-как зачесал их назад, на лэрскую моду Ил Ганта. Оделся и спустился вниз.
Завтрак, как и ожидалось, был еще не готов, поэтому он отправился в сад. В воздухе безрадельно властвовал аромат белых, алых, красных, розовых и желтых роз. Узкая серая мощеная дорожка проскальзывала под аркой с цветущими лозами, тянулась вдоль многокрасочных цветов и пышных остриженных кустарников и вела к небольшому, обрамленному массивными отесанными камнями, пруду. У кромки пруда сидела девушка и лениво что-то бросала в воду, судя по всему, хлеб уткам. Все тревоги, принесенные ночью, мгновенно развеялись, когда мальчишка увидел это женское очертание с жесткими, но ровными светло-русыми волосами.
– Эй, Нария, – помахал он старшей сестре и быстрым шагом устремился к ней.
Девушка обернулась; он отчетливо уловил чудное преображение: ее проникновенный печальный взгляд засверкал радостью, а уродливые шрамы на щеках, рубцами переползающие на скулы и лоб, сжались под напором заботливой улыбки.
– Доброе утро, Оренчик. Как спалось?
– Неважно, если честно. – Орен присел рядом с сестрой, отломал ломоть хлеба и бросил в пруд; на него тут же, плескаясь и крякая, накинулся выводок утят во главе с мамой-уткой. – Всю ночь кошмары мучали. Зря ты вчера на День Огня не ходила – весь Даламор на ушах стоял. Ну и мы с ребятами собирались на ярмарку на Менестрельскую площадь сходить – там огненные сласти продавали, вкусности всякие, безделушки, ну и эти были… как их?.. факилы… факиры… факулы… короче, мужики полуголые факелами жонглировали и огнем дышали, мол, люди, а магией владеют. Самозванцы те еще! Ну, условились мы у Северных ворот собраться. А Нил, представляешь, в юбке пришел! Говорит, мол, в таких все… эти… ну, барды, в общем, в Халлии ходят.
– Илинис. Созидатели, мыслители, – с улыбкой поправила Нария. – Это не юбки, а килты.
– Да-да, так он юбчонку свою и называл. До слез вчера с этого ухахатывались. А потом Андор приперся… с коробочкой какой-то. И Нилу отдал, говорит, мол, подарок тебе, у кровати поставишь, будешь любоваться на ночь. Открывает, значит, Нил подарок и всем нам показывает. А знаешь, что внутри было?
– Что?
– Кошачья голова! Отрубленная, облепленная мухами, черная маленькая голова… И глазик был один приоткрыт – а там гной мерзкий, засохший. Вот кот этот ко мне всю ночь и наведывался.
Нария ласково прижала Орена к груди. В ее объятьях он, казалось, изолировался от всего мира: так и сейчас, когда рассказанная им история вновь породила непонятное волнение, дурные воспоминания кошмаров, заботливые руки сестры улетучили все тревоги.
– Дети жестоки, братик, к сожалению, очень жестоки. Главное, что ты-то у меня не такой, – приговаривала Нария, заботливо поглаживая его по голове.
– А знаешь, что сделал Нил?
– М?
Орен немного отстранился от объятий, заглянул сестре в лицо – самое прекрасное и доброе лицо в мире! – и шрамов он совсем не замечал – ожидая получить в награду самую милую улыбку на всем белом свете.
– Он вежливо поблагодарил Андора за подарок. Закрыл коробку и похоронил кота… голову в смысле, прямо с коробкой вместе. И сказал: «Молодец, Андор, на гробик не поскупился». Даже службу провел за упокой как для человека.
Он получил, чего хотел. Нария улыбнулась так, как любил Орен более всего – снисходительно, добродушно, любяще. Непроизвольно он и сам засиял улыбкой.
– Лэр Орениус и… вы, завтрак готов! – бесстыдный звонкий оклик прервал беседу.
Низкорослая служанка с темными одеревенелыми волосами, чье лицо усыпали угри, стояла у террасы и спесиво улыбалась.
– Что значит «вы»? Пусть она и не лэрэса… Как ты обращаешься к госпоже Нарии?! – решительно подскочил Орен и сжал кулаки.
Юношеская злость играла в нем всякий раз, когда служанка – пусть и лэрэса –
