трубами заводов, темными терриконами шахт, воздух, насыщенный пылью и миазмами перерабатываемого раскаленного металла и добываемого угля, забивали обжигал легкие, не давая вздохнуть полной грудью.
Маргарита снова возвращалась в здание аэропорта, снова и снова пропускала через сознание и память все ту же жвачку мыслей: Как? как могла внучка поступить с ней так жестоко? Как? как она посмела не воспользоваться возможностью вырваться из той нищеты и нелюбви, в которой прожила всю жизнь. Как? как и почему не оценила, не поняла, не приняла предложенную ей любовь и помощь? Что не так с этим ребенком?…
Первым же рейсом Маргарита улетела домой.
Уже когда самолет поднялся в воздух, измученная бессонной ночью женщина, глядя в иллюминатор, тихо шептала: «Будь ты проклят, чертов Город… ты убиваешь людей и калечишь души, ты убогий, страшный и странный монстр… никогда! никогда больше я не хочу прикоснуться к твоей ядовитой земле…". (И слово свое Маргарита сдержала. Это был ее последний визит в Рабочий Город.)
Из аэропорта Маргарита позвонила Аде и попросила приятельницу немедленно, прямо сейчас, приехать домой.
Ее душа разрывалась от обиды, а голова от мешанины мыслей, ей нужно было выговориться, с кем-то поделиться, и Ада, живущая рядом, вхожая в дом, посвященная во многие домашние секреты, подходила как нельзя лучше на роль слушателя и советчицы.
Если с ролью слушателя Ада справилась превосходно, кивала головой, где нужно, поддакивала, когда рассказ Маргариты предполагал именно такую реакцию, округляла глаза, удивляясь сказанному, то вот советчица из нее была «неправильная» … Ада давала совсем не те советы, на которые так рассчитывала подруга.
***
(… многие, начитавшись рассказов Бабеля, насмотревшись разнообразных фильмов, наслушавшись веселых анекдотов, представляют себе еврейку эдакой крикливой, беспардонной бабенкой, в замызганном халате и рваных шлёпанцах на босу ногу. Такое описание не соответствует действительности в большинстве случаев, ну а в отношении Ады – неверно в принципе.
Ада, единственная из большой еврейской семьи, выжила в Варшавском гетто. Ее родители умерли от голода еще в первые годы оккупации, братья и сестры сгинули в Треблинке.
Однажды ночью двенадцатилетнюю Аду вывезли в восточный район Варшавы, где поселили в семье поляков.
Долгих два года, до самого освобождения города, Ада жила, не выходя на улицу ни на минуту, помогая приютившей ее семье по хозяйству, присматривая за детьми, ежесекундно готовая, в случае опасности, юркнуть в спасительный подвал. Может быть, именно эти страшные годы, годы становления личности и воспитания характера, и сделали Аду молчаливой и достаточно скрытной…
Из подвала, в холодный январский день, девочку вытащил ее будущий муж, принимавший участие в боях по освобождению Варшавы.
До конца войны Ада жила в той же семье в Варшаве, а в начале июня за ней приехал Додий и увез четырнадцатилетнюю красавицу еврейку в Город у Моря.)
***
Ада
