нервически пискнул «башляла» Рублёв, – Это же чушь, а не будущая книга! Он…
– До завтра, – начальник сменил полупрозрачную растерянность на драп безучастности.
Чуть подумав, Тиран Эрнестович спешно освободил тяготившийся его пятой точкой стол и обратился к документам в шкафу, повернувшись к собравшимся крепким фактом отягощения. Присутствующие, верно уловив начальственный посыл, не задавая лишних вопросов, поторопились очистить кабинет руководителя от своей коллективной скверны.
– Родион, пошли!
Несколько раз шикнув, секретарь Веточка впилась таки наращенными ногтями в локоть Фривольного. Приложив не малые для своего хрупкого тела усилия, она всё же выволокла обескураженного редактора из самого куража директорской обители.
3
– Нате! – словно говорило солнце полуденным прохожим, горячо прижимая их к самому сердцу. Ошпаренные страдальцы ныряли в метро, чтобы там, в продуваемых тоннелях, превратить вынужденное путешествие в спасение от палящих щедрот. Загнанная в узкий вагон толпа синхронно обмахивалась самодельными веерами, утирая со лба самый что ни на есть настоящий пот. Другие части людских телес источали жидкость менее контролируемо, от того очень безнаказанно и, будем откровенны, совсем уж неприлично. Дамы в дружелюбных застенках общественного транспорта держались за поручни исключительной невысоты. Господа могли и позволяли себе гораздо больше и выше, но не потому, что естественное небезобразно, а по причине гендерной замутнённости. Как это? Ну, это, когда настоящие женщины ищут недостатки в себе, чтобы находить изъяны и в других, а настоящие мужчины слишком заняты в это время поисками носков в спальне и себя в жизни.
– Не прислоняться, – читал как молитву с мутного стекла Север Иоаннович Крайний. – Не прислоняться, – повторял он, будучи вжатым в не должную открыться дверь. – Не прислоняться! – вопило всё его нутро, но люди продолжали оставаться глухими к его выстраданной просьбе.
Каждая минута разрушенного одиночества для Севера была сопряжена с неописуемыми моральными и физическими страданиями. Нахождение в помещении даже с одним незнакомым человеком капитально разрушало его изнутри: страх опутывал лёгкие, каждый вздох – как борьба за толику кислорода, которого катастрофически начинало не хватать. Обжигающие холодом мурашки сновали по телу туда-сюда, парализуя заодно и разум. Север, не переставая, потел, испытывал укачивающие головокружения, немел языком и подкашивался ногами. Едва вынужденное соседство подходило к концу, молодой человек из последних сил бежал в уединение: по хорошему, там были обязаны наличествовать мёд и заваренная мята, по плохому – ещё люди.
– Не прислоняться, – почти плакал Крайний, мучительно фокусируясь на заляпанных буквах.
Неужели это так сложно – оставить его в покое? Не трогать, не касаться, не дышать ему в шею и не тыкать в рёбра корешком
