style="font-size:15px;"> – И это, так сказать, цивилизованное язычество?
– Да. В жертву приносят не себя ради ближнего, а наоборот: ближнего приносят в жертву ради себя. Кидают его на алтарь, как Каин Авеля. Безусловно, это новое язычество. Для которого, говоря словами философа Рене Жирара, характерно «сакральное насилие» – то есть метафизическое оправдание использования своего ближнего как ресурса. Вот в этом, если хотите, первородный грех секуляризма. Этот грех можно заговорить идеологией, можно замаскировать цифрами, но от этого он не перестает быть грехом. Единственный способ забыть об этом – это разучиться думать и отучить думать других: например, лишив их полноценного образования и воспитания.
– Как выглядит на сегодняшний день религиозность в зеркале секуляризма?
– Представление о ней подчинено одной центральной догме: религиозность и секулярность – это взаимоисключающие взгляды на мир, черное и белое, между ними нет ничего общего. Секулярность исторически определяет себя как «нерелигиозность» или «антирелигиозность». Это антирелигиозная религия. При этом секуляризм стремится единолично опираться на авторитет науки. И потому постулирует обязательную, хотя и не очень ясную корреляцию секуляризма и науки.
– Что это значит?
– Прямо или косвенно утверждается, что именно благодаря секуляристскому культурному окружению наука способна добывать и поставлять «точное знание» об окружающем мире. Предполагается, что открытое высказывание идеи о трансцендентном противоречит исследовательским установкам, хотя многие известные ученые признавали существование Бога – от Альберта Эйнштейна до святителя Луки Войно-Ясенецкого. Таково основное, теоретическое обоснование секуляристского мифа.
– Есть и другое?
– Есть вспомогательное – историческое. Оно говорит о секуляризме как противоядии от религиозных войн и условии «вечного мира», о котором мечтали социальные философы со времен Лейбница и Канта. Но эта точка зрения самой историей давно опровергнута.
Секуляризация частично была продиктована в том числе и страхом перед жестокостью религиозных войн. Но все познается в сравнении. На секулярную эпоху приходится несколько кровавых революций, две мировые войны с миллионными жертвами, ядерные бомбардировки мирного населения, расовые, этнические и классовые чистки, нацизм и неоколониализм, мальтузианская мораль. Это все будет посерьезнее Тридцатилетней войны и Варфоломеевской ночи.
– Это сравнение напрашивается, но редко проводится. Почему?
– Рациональный подход не в интересах носителей и адептов секуляристского дискурса.
– Разве сама эта фигура умолчания не указывает на скрытую религиозность секулярной культуры?
– Указывает. Она как раз очерчивает в ней сферу сакральных смыслов и указывает на систему табуирования «неправильных» направлений
