Черкес? Черкеси? Как правильно сказать? – Он неуверенно пошевелил пальцами, так, будто одной рукой держал стеклянную банку, а второй что-то искал внутри. – В общем, да…
Английский давался ему с трудом.
– И вот, мой прапрадед – его фамилия была Керимов – (или Керенов?.. Я не разобрала) – он служил у аристократа Юсупов…
– У графа. – поправила я.
– Наверное. И очень помогал ему. И аристократ потом искал по миру людей с такими фамилиями… В общем, – он улыбнулся, – я еще только сам начал во всей этой истории разбираться.
– Ну, а об этом что скажешь? – веселился фестивальный Авиньон. – Как тебе такая история?
Если честно, я не могла об этом сказать ничего. В городе, где не успела еще увидеть ни одного русского лица, вдруг сцепиться взглядом с каким-то чудным французским охламоном, который тут же вываливает тебе на голову целый винегрет – позитивную энергию, русские корни, чудом обретенных родственников, и, вишенкой на торте, графа Юсупова. Нет, лучше не вишенкой, а фигуркой. А торт такой, типа «Праги». Коричневый.
Да за кого он меня принимает?
– Вот это история. – cказала я; сама любезность. Парень, очевидно, из талантливых филиппинцев вроде меня: сочиняет на ходу. Но уже через секунду мне стало не по себе. Я вспомнила ощущения, завладевшие мной во время спектакля и после. В этом не было ни капли выдумки: за себя-то я могла отвечать. За себя и за свое объятье, в котором исчез весь мир. Он был совсем родной мне, этот загадочный мальчик; тело не обманешь.
И это точно было настоящим.
Позже мысль о настоящем будет очень помогать мне. Всякий раз, как я буду проваливаться, терять под ногами почву – во всех бессчетных черных зазеркальях, где формы начнут плыть и искажаться, где почти все вдруг покажется пластмассовым, неживым, придуманным – я раз за разом буду находить опору в чем-то неизменно настоящем.
Единственное, что важно.
– –
Стало уже совсем темно. Черное небо толстым пузом навалилось на собор Нотр-дам-дэ-Дом. Свет фонарей забирался платанам под кружевные юбки. Площадь была усыпана бумажками. Кто же их убирает по ночам?
Чтобы не замолкать надолго, я спросила, много ли он знает русских; он рассмеялся, развел руками:
– Одного: жену Джона. Цап? Знаешь ее? Ты вторая.
Я развеселилась. Это и в самом деле становилось смешно.
– Так как тебя зовут?
– Мара. А тебя?
– Он назвался по-французски, с ударением на последний слог:
– Ортега.
Ну конечно, разве могли его звать нормально: Мишелем, например, или Жаном. Нет! Его и звали как героя из детской приключенческой книжки. Хорошее имя для дерзкого разбойника или борца за права бедных – хотя у меня оставалась надежда, что это все-таки псевдоним. Потом все, конечно, оказалось проще: оказалось, что это фамилия. Он всем назывался фамилией. А звали его Жером.
А потом
