на нашу любимую тему. Мы теперь обсуждаем это при каждой встрече.
– Я люблю Макса, – говорю я. – А он любит меня. Так в чем проблема?
– Закон, – вздыхает подружка.
Сегодня последняя пятница летних каникул, и мы уселись рядышком на крошечном крыльце моего дома. Я раскрашиваю свои ботинки из магазина распродаж краской из баллончика, а Линдси разглядывает соседний викторианский особняк. В общем и целом Линдси одобряет наши с Максом взаимоотношения, однако в одном она неумолима – в том что касается этого раздражающего обстоятельства.
– Он хороший парень, – говорю я. – И наши отношения такие, какие есть.
– А я и не говорю, что он плохой. Просто напоминаю тебе, что у вас могут возникнуть сложности, – спокойно и убедительно возражает подруга, в то время как ее глаза бегают по сторонам: она хочет знать, не идет ли кто-то к дому Беллов.
Линдси никогда не забывает сканировать местность. Это она отлично умеет.
Моя лучшая подруга – приятная, но очень непритязательная девушка. Она носит практичную одежду и всегда старается выглядеть опрятно. Невысокая, с брекетами на зубах, Линдси не меняла стрижку с тех самых пор, как мы познакомились. Черное аккуратное каре до плеч. Единственной яркой деталью ее образа можно считать ее уже поношенные, но нежно любимые кеды. Линдси носит их с того самого дня, когда ей удалось выследить преступника, за которым охотилась полиция на Маркет-стрит. С тех пор они стали неотъемлемой частью ее гардероба. Иногда кажется, что другой обуви у подружки просто нет.
Я смеюсь:
– Сложности? Счастье, например? Или любовь? Ты права, кто же захочет такую вещь, как…
– А вот и он, – заявляет Линдси.
– Макс? – Я промахиваюсь, едва не задев струей краски ее кеды.
– Слушай, Нед. – Линдси отодвигается. – Не каждый хочет носить обувь под цвет школьного автобуса.
Но она имеет в виду вовсе не моего бойфренда. Сердце наливается свинцовой тяжестью, когда я вижу Крикета Белла, собирающегося переходить через улицу.
– О, черт! – взвизгивает Линдси. – Ты испачкала крыльцо.
– Что?
Мое внимание тут же переключается. Ну конечно, сквозь газету, которую я постелила, чтобы защитить дерево, протекло немало желтой краски. Я хватаю валяющуюся рядом мокрую тряпку, припасенную для подобных случаев, и начинаю оттирать пятно, недовольно ворча себе под нос:
– Натан меня убьет.
– До сих пор не может простить тебя за то, что ты перекрасила его ванну в черный цвет?
От воды пятно расплывается еще шире.
– Что ты об этом думаешь?
Подружка вновь переводит взгляд на Крикета:
– Почему ты мне не сказала, что он такой…
– Высокий? – Я тру сильнее. – Бесцеремонный?
– Колоритный.
Я поднимаю глаза. Крикет дефилирует через улицу, его длинные руки раскачиваются туда-сюда. На нем узкие то ли почтальонские,
