Во-первых, если заключенным разрешалось иметь “карандаши и чистую бумагу”, то, разумеется, для того, чтобы они писали. А если писать все-таки было можно, то почему нельзя было хранить написанное? И, во-вторых, при чем здесь “обыск на вахте”? Неужели имея в лагере “карандаши и чистую бумагу” вполне законно, заключенные могли писать только тайно за пределами лагеря?»115
Противореча себе же самому, Александр Исаевич чуть ли не на следующей же странице «Архипелага» рассказывает, как заключенный Степлага Арнольд Раппопорт «уже не первый год терпеливо» составлял «универсальный технический справочник» и одновременно писал «в клеенчатой черной тетрадке» целый трактат «О любви»116. Тут же вспоминается им и «тверичанин Юрочка Киреев – поклонник Блока и сам пишущий под Блока»117. Упомянет он и з/к Альфреда Штекли, написавшего в лагере целый роман118.
Сохранились свидетельства и о лагерных опытах самого Солженицына. «Мне запомнилось, – вспоминал бывший з/к и замкомандира крейсера “Аврора” Борис Бурковский, – что он, лежа на нарах, читал затрепанный том словаря Даля и записывал что-то в большую тетрадь»119.
Куда делась эта тетрадь – неясно. Согласно Солженицыну, все, что он писал, он немедленно выучивал, а бумажки – сжигал.
В декабре 1952 года Солженицын, отбывший свой срок заключения, отправляется в ссылку. Прибыв в место назначения – казахский городок Кок-Терек – поселенец услышал новость: 5 марта 1953 года в Москве скоропостижно скончался Сталин. В жизни Солженицына и всей страны начинался новый этап.
Первое время Солженицын проедал свои привезенные из Степлага хозрасчетные заработки120, затем пришлось искать работу. Солженицын устраивается учителем в школу, в свободное время продолжая работу над пьесой «Пленники». Осенью того же года у него обострилась болезнь яичка, и писатель стал готовиться к смерти. «Грозило погаснуть с моей головой и все мое лагерное заучивание, – пишет Солженицын. – Это был страшный момент в моей жизни: смерть на пороге освобождения и гибель всего написанного, всего смысла прожитого до тех пор»121.
Во имя будущих поколений писатель решил, наконец, поверить бумаге свои бессмертные произведения – «торопился мелко-мелко записывать и скручивал листы по несколько в трубочки, а трубочки наталкивал в бутылку из-под шампанского, у нее горлышко широкое. Бутылку я закопал на своем огороде – и под новый 1954 год поехал умирать в Ташкент»122.
В эту самую бутылку автор умудрился запихать все свое литературное наследие (то ли 12, то ли, если посчитать повесть «Люби революцию», 18 тысяч строк).
Чтобы проверить, возможно ли сделать это с текстом подобного объема, мы советуем читателям попробовать переписать «Илиаду» Гомера максимально убористым почерком на как можно более тонкой бумаге и проверить, удастся ли уместить написанное в бутылке? Мы лично пробовали сто раз – не получается.
Островский А. Солженицын. Прощание с мифом. С. 89.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 81.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 82.
Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 11. С. 120-121.
Слово пробивает себе дорогу. С. 180.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 282.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 295.
Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 6. С. 8.
