разные темы. Одно Арсений мог сказать точно: подобные ночные свидания всегда доставляли ему необыкновенно приятные эмоции. Теперь он научился попадать во сне в нужное место. Как заставить и ее появиться там же, он пока еще не знал.
– Как ты думаешь, Арсений, – поинтересовался как-то Евгений Михайлович, – в какой степени наша воля способна определять нашу судьбу?
Юноша задумался. Они вновь сидели вдвоем на даче Малахова. На этот раз в небольшой деревянной беседке возле мангала. На ужин планировались шашлыки, и мужчины отвечали за их приготовление. Антон отправился в ближайшую деревню закупить недостающие продукты, а все остальные заботы легли на хрупкие женские плечи. Евгений Михайлович не признавал новомодные готовые угли, поэтому в мангале горели ярким пламенем отборные березовые паленья.
– Это вы к вопросу о фатализме? – наконец ответил Арсений. – Стоит ли вообще нам что-то пытаться сделать в этом мире, если все определено заранее? Как-то никогда не задумывался об этом. Так чтобы специально. Но, если честно, то я для себя решил: в этой жизни все зависит от меня. Наверное. Во всяком случае действую я исходя именно из таких позиций, хоть и не определял их для себя четко.
– Видишь ли, я спросил тебя об этом, потому что часто и сам себе не могу ответить на один вопрос: что же я вижу, когда пытаюсь заглянуть в будущее. И то, что я вижу, насколько неотвратимо оно должно произойти? Ведь если возможно предсказать судьбу, стало быть, в момент предсказания она уже определена.
– Что-то мне это напоминает… А, вспомнил. Наш разговор с Мусой Бурханом, помните? Про мое необычное предназначение. Как там, то бишь, «стирающий предначертанное»? – Козырев иронично хмыкнул. – Кстати, он снова звонил мне недавно.
– Серьезно? И что же?
– Да опять какие-то предсказания. Темное, светлое. Я толком не понял, если честно. К слову сказать, Евгений Михайлович, я давно хотел спросить вас, как это вообще происходит? Ну все эти ваши шаманские штучки. То есть я, конечно, представляю себе. Примерно. Вы мне не раз показывали и даже пытались научить. Но у меня никогда ничего не получалось. Поэтому очень любопытно, что же вы там такое видите, и насколько это… ну надежно, что ли, достоверно? Нужна ли еще какая-то дополнительная субъективная интерпретация? Возможны ли разночтения?
– Видно ясно. Не случайно же назвали ясновидением, – улыбнулся Малахов. – А если серьезно, то это все на уровне экстрасенсорного восприятия. То есть сверхчувствительного. Просто мы можем чувствовать то, что другие чувствовать не могут. Но, поскольку наши органы восприятия отличаются от ваших незначительно, не на порядки величин, то это все очень субъективно. Как легкий ветерок, дуновение которого лишь чуть теплее или чуть холоднее окружающего воздуха. Ты его не почувствуешь, а вот я могу. Но только если определенным образом настроен, ожидаю его, так сказать. И даже почувствовав, не могу сказать точно. То ли действительно
