исполнилось двенадцать, Евгений Михайлович впервые представил его своему собственному духовному наставнику. Они явились вдвоем в необычную, сказочную квартиру. Все в ней, от интерьера до запаха, было подчинено главному: той идее, носителем которой и являлся ее уважаемый хозяин.
Муса Бурхан, а именно так и звали почтенного йогина, внешне ужасно походил на настоящего, коренного индуса. Маленького росточка, смуглый, сморщенный старичок имел характерную азиатскую внешность, а желтовато-коричневый цвет кожи красноречиво указывал на то, что предки его когда-то с полным на то правом обитали по ту сторону от реки Инд. Он, несомненно, пребывал на этом свете дольше Малахова, хотя однозначно определить возраст старичка не представлялось возможным.
Где и когда профессор познакомился с этим необычным человеком, что послужило отправной точкой их многолетней и тесной дружбы, для Козырева так и осталось загадкой. Оба мужчины не любили распространяться на эту тему. Но характер их взаимоотношений сильно отличался от привычных Арсению российских, да и вообще европейских устоев. Бурхан не был ученым, никогда не занимал сколь-нибудь значимой должности, жил скромно, не гнался за деньгами и не искал полезных связей. Однако Евгений Михайлович, уже тогда имевший широкую известность во всем научном мире, всегда относился к своему учителю с необычайным почтением и даже, пожалуй, с некоторым благоговением. Он старательно пытался, но никак не мог доступными светскими средствами выразить всю степень своего уважения, и недостаток оного пытался компенсировать как умел. Впрочем, самому старцу, казалось, до всей этой суеты не было никакого дела.
Входная дверь оказалась незапертой. Восхищенно озираясь по сторонам, с открытым от изумления ртом, Арсений медленно и осторожно перемещался по невиданной доселе квартире. В обволакивающем мягком полумраке из самых неожиданных мест взирали на него странные лики многоруких существ. Пышный ковер полностью скрадывал звук шагов. Тут и там тлели длинные палочки наподобие бенгальских свечей, только вместо россыпи ярких искр от них медленно поднимались тоненькие прямые струйки благородного дыма. Сам йогин величественно восседал прямо на полу в позе лотоса, скрестив перед собой руки и ноги. Одетый в традиционные широкие индийские одежды, он будто бы явился сюда из другого мира. Вокруг шеи и груди пожилого мужчины был обмотан желтый шнурок, толщиной чуть меньше мизинца.
– А вы в самом деле из самой Индии? – сбивчиво спросил ошалевший Арсений, даже забыв поздороваться, – слишком уж непривычной оказалась окружавшая его атмосфера.
– Намасте, Джи! – медленно и четко произнес Муса, сложив ладони вместе напротив груди, чем поверг опешившего подростка в полное недоумение, почти что в панику. Но, улыбнувшись, он тут же повторил на чистом русском языке без малейшего акцента. – Приветствую тебя, уважаемый, и благодарю за то, что посетил мое скромное жилище. Нет, я не из Индии, я родился в Таджикистане, но ты прав, во мне течет много индийской крови.
– Намаскар, Муса-баба, –
