рождения, – он достал из планшета лист бумаги и начал записывать.
Она сообщила ему дату рождения. Немолодая уже.
– Где прописаны?
Она назвала адрес.
– Образование?
– Высшее.
– Вы написали в заявлении, что ваш муж, Гребенюк Андрей Лазаревич, неслучайно упал из окна, а кем-то был вытолкнут с преступным умыслом. С чего вы это взяли?
– Подозрительно это, – сказала Гребенюк. – Он никогда не падал из окна, а в тот день упал и разбился. Я хотела, чтобы вы разобрались…
– Пройдемте на место происшествия.
Она повела его в кухню, указала на подоконник:
– Вот здесь это было.
– В котором часу?
– Вечером.
– Точнее.
– Не могу сказать. Сама я в тот момент была на работе, я в школе работаю.
– Что вы делали в это время? – спросил Михалков и подумал, что сам бы никогда не ответил на подобный вопрос.
– Вела собрание, посвященное распространению облигаций. В прошлом месяце коллектив не выполнил план по подписке на заем.
– Так. Дальше.
– Дома была дочь. Муж забрал ее из детского сада, привел домой и решил помыть окно в кухне. Был выпивши.
– Откуда вы знаете?
– Он каждый вечер был выпивши.
– Зачем он пьяный после работы полез мыть окно в кухне?
– Он давно хотел. Всё говорил: весна, оттепель, а стёкла такие, что ничего не видно.
– Почему его это волновало?
– Не знаю. У пьяных так бывает – чистоты хочется. Скандалил, требовал, чтобы я помыла, а я боюсь высоты.
– Много пил?
– Каждый вечер после работы шел с дружками в пивную. Да вы же знаете, сами видели.
– Я сейчас ничего не знаю, я на службе. Рассказывайте.
– Да что рассказывать! Стыдно. Таскался по пивным и дочь таскал, она ему пену с кружек сдувала. А потом явится домой и кричит: «Оттепель! Окно не мыто!» Я ему говорю, что у меня страх высоты – голова кружится. А он не терпел, чтобы ему возражали. Сразу начинал дрожать и выгибаться дугой. Так страшно было…
Участковый записывал из последних сил, чувствуя, как пальцы его начинает сводить судорога. Обычно спазм наступал к концу первой страницы, поэтому он не составлял длинных протоколов: бросал карандаш и орал на протоколируемых «короче!».
– Короче! – заорал Михалков, бросив карандаш на пол.
Гребенюк испугалась.
– Что?
– Муж, говоришь, выгибался?
Теперь, без протокола, можно было ей не выкать. Не уберегла мужика, училка. А мужик-то хороший. Все мертвые люди, в глазах Михалкова, были хорошими.
– Дугой выгибался? – переспросил он.
– Да.
– Вот так?
И сам выгнулся дугой.
– Именно
