ко мне дружок,От смущенья пятясь,
У него в руке цветок,
На губах – анапест,
За плечом его – зима,
Выйдем – а за нами-то
Закачаются дома,
Точно без фундамента,
Переулок под ногой
Дрогнет тонкой щепочкой,
А снег закружит сам с собой —
Шерочка с машерочкой.
Кто там – двери отворяй,
Нам терять-то нечего:
День горит, как светлый рай,
Ночь – как мука вечная!
5–8.02.2018
«А чего ты хотела – чтоб тебя называли святой…»
А чего ты хотела – чтоб тебя называли святой,
Чтоб с тебя алфавит начинался – с заглавной, витой,
Под незримой фатой, чтоб внимали тебе,
не коробясь, —
Нет, ты будешь беззвучным кружком, упраздненной
фитой
С пояском архаичным. Завозится, как понятой,
Сквознячок у порога, и с треском
захлопнется пропись.
Потрясая рассудок, как трубами Иерихон,
Кто с тобою грешит – тот тебя попрекает грехом,
Хорошо, не грешком. Но и это не новость.
А чего ты хотела бы – в стайке порядочных жен
Щебетать о высоком? Но кто прокажен,
Тот сидит в темноте, по инерции яростно моясь —
Не отмоешься. Чистый узнает тебя за версту
И однажды невольно прошепчет: «Ату!» —
Не желая тебя уязвить. И, колеблема ветром,
Повернешься спиной и спокойно пойдешь по листу
Пожелтевшего снега, от холода сжавшись в фиту,
Поясок затянув – а хотелось бы фертом!
С благодарностью глянешь на зиму и скажешь:
«Сестра!»
То-то койка ее жестковата, да память остра,
И следы по газону петляют, как длинная фраза,
Ты пред ней не виновна, ты ей ничего не должна,
Вы действительно сестры – вот только настанет весна,
И с нее соскользнет ноздреватого снега проказа,
А с тебя не сотрутся ни глупость твоя, ни грехи.
Раздувает пространство сырые мехи,
Попляши – выдыхает – а то на фига же ты пела?
А и правда, сплясать остается – лебедушкой плыть,
Вся-то прыть – от мороза, объятья сестрицы – теплы,
Ну а свечку держать над тобой – не ее это дело.
Так приплясывай шибче на льдинках, как на угольках,
Тростниковую дудку сжимая в остывших руках,
Ни Москва твоих слез не увидит, ни Питер, не бойся.
Огонек твой не в зале затеплен и не в алтаре —
Головешкой болотной блуждает в квадратном дворе,
На взметнувшейся тусклыми волнами
лестнице скользкой.
Попляши, попляши, да сама же себе подыграй,
Под глазами мешки, и полы не домыты с утра,
Мельче, мельче ступая с ужимками
загнанной клячи,
Так допляшешь, зубами стуча, до Господня Суда
И услышишь: «Ну, здравствуй, Фита!» –
