автостоянке. – Тебе нравится? – спрашивает он, захлопывая дверцу. – Очень, – честно признаюсь я, – Жалко фотоаппарат не захватила. – Здесь тихо. Не то что в твоем Кала Виньяс. – Он скорее ваш, чем мой. Я через пару дней уеду домой. – Уже? – его голос трогает разочарование. Мы спускаемся на каменистый пляж. Мигель стелит плотное полотенце, и мы усаживаемся на него. Я стараюсь отодвинуться подальше. – Да, Майкл приехал на неделю. Сегодня уже четверный день. Я разглядываю огромные черные валуны, гордо выступающие из воды. – Ты хотел поговорить со мной о Венди? – напоминаю я Мигелю. Он выкладывает на ладони плоский камушек и концентрирует на нем свое внимание. – Да, та ситуация, свидетельницей которой ты вчера стала… это… В общем, это обычное для Венди дело. Не удивляйся. Она любит выпить и не умеет остановиться. О бледнолицых ни слова. Или муж не в курсе? – Я надеюсь, она благополучно добралась до дома, – замечаю я, выбрав себе свой камушек. – Да, шофер ее привез. Мне кажется, попался гранитик. Тщательно отточенный волнами серебристо серый с темными вкраплениями. – Тем лучше. Мы сидим, каждый уставившись в свой кусочек горной породы, и молчим. От Мигеля исходит какое-то притягательное тепло. Если в Рикардо я постоянно спотыкаюсь о контрасты, стремительно перемещаясь из огня в полымя, то его брат привлекает стабильностью, человечностью и загадочной грустинкой. Ключевое слово в этом лигвистическом завихрении – привлекает. Привлекает. Хотя должен в следствии своего социального статуса отталкивать. А отталкивает меня как раз свободный строитель-матадор Рикардо. Сдается мне, что Адам в свое время подкинул Еве какое-то бракованное ребро. Нелогично мы, женщины, устроены. Я украдкой посматриваю на пальцы Мигеля, которые нервно перебирают серые камушки. – Ты не носишь обручального кольца, – делаю наблюдение я. – Ношу, вот оно. На пальце его левой руки тускло поблескивает клеймо владелицы. – Мы, католики, носим обручальное кольцо на левой руке, – поясняет Мигель. – Вы с Венди давно женаты? – зачем-то спрашиваю я. – Пять лет. – А до этого ты два года за ней ухаживал? – вспоминаю я вчерашние похмельные откровения любительницы крепких напитков. – Да нет, у нас все как-то быстро закрутилось. У нее мать умерла от рака. Она переживала очень. От отца поддержки никакой, он только деньги дает, а слова доброго от него не дождешься. В общем, мне стало ее жалко. Надо же, а я думала, что только русские женщины любят, жалея. Или жалеют, любя. – А пьет она.., – неуверенно начинаю я, чувствую, что опять пересекаю Рубикон чужой личной жизни. – С самого начала. Я думал, это пройдет, но, как видишь… Он шевелит бровью, вглядываясь в замысловатый рисунок на камушке. – Может, в клинику? – Я пытался. Венди против. А Майклу плевать с высокой колокольни. Отец еще называется, – Мигель цедит последнюю фразу сквозь зубы и, помолчав мгновение, добавляет, – Ты знаешь, он с меня берет ежемесячную плату за проживание