не нравится, когда его так называют. – Я не стану подписывать рапорт советника Альбера. И я делаю это только по одной причине. С вашим послужным списком еще одно нарушение означает перевод в штрафбат. А мне бы этого не хотелось. Но это ваш последний шанс, учтите. Все дальнейшие меры я оставляю на усмотрение майора Диаса. Он моего мнения не разделяет, – предупреждает он. – Вы свободны.
Кейси поднимается, отдает честь и выходит. В коридоре он презрительно фыркает.
Мицлав остается один. Его кабинет прост и аккуратен, но по нему едва ли можно сказать много о карьерных устремлениях владельца – несколько фотографий в рамочках, но ни медалей на стенах, ничего, что напоминало бы о службе – только воспоминания… В сущности, здесь и был его дом. Он тридцать лет прослужил на этой станции. Семью он так и не завел. Когда-то давно у него была невеста на Земле – он познакомился с ней, когда ездил в отпуск. Они встречались четыре года, но потом она вышла замуж за другого. Он не желал ей зла – время, проведенное с ней, было ему дорого. Были и другие женщины, которые ему нравились, но тоже как-то не складывалось. Со временем он стал думать, что, может быть, так и лучше.
Андреас Мицлав совсем не глуп, и совсем не наивен, просто часто ему хочется закрыть глаза и ничего не видеть… Он останавливается над панорамой станции. Всполохи света ложатся на его лицо, озаряя приятные мягкие черты.
Альбер появился на пороге его кабинета через несколько дней. Он был как сжатая пружина – нервный, взвинченный, Мицлаву даже показалось, что его слегка лихорадит. Для своего визита он выбрал раннее утро.
– На каких основаниях вы отклонили мой рапорт? – переходит он к обвинениям прямо с порога, решив опустить условности.
– Сбавьте обороты, советник, – замечает Мицлав сухо, не вставая. – За мной остается право не подписывать документы, в достоверности которых я сомневаюсь.
– Как мне вас следует понимать? – спрашивает Альбер подчеркнуто холодно. Он отворачивается так, что Мицлав может хорошо рассмотреть его точеный профиль.
От природы он альбинос, но в юности ему изменили цвет глаз при помощи инъекций пигмента – они стали голубыми, поначалу достаточно неестественными, но с годами становились все бледнее и теперь напоминали едва подцвеченный лед.
– По показаниям тех, кто находился в то утро в столовой, драку с лейтенантом Делаверой начали именно вы, – отвечает Мицлав, перекладывая для вида бумаги на столе.
– Ну, разумеется, какие еще показания могли дать его восторженные поклонники, – усмехается Альбер едко.
– Я не собираюсь вести с вами пикировку! – обрывает его Мицлав, выходя из себя, что с ним случается. Презрительная усмешка Альбера кажется ему последней каплей. – Все ваши льющиеся бесконечным потоком рапорты и жалобы притянуты за уши! Вы щедро сыпете обвинениями, но еще не удосужились предоставить ни одного факта. Я устал от вас, – выдыхает он и отворачивается. На его лице отражается мука, настолько невыносимы ему и сам советник, и его посещения.
