прошлого, и воспоминания накрыли меня с головой. Филип – куда более чуткий, чем казался, – взял меня под руку, и дальше мы шли молча. Но дух времени все-таки просочился сюда, и в глаза мне бросилась новинка, гордо выставленная на витрину: «Генерал Марвин. Зачем нам сражаться на бесконечной войне», Артур Конан Дойл.
Мы прошлись по Оксфорд-стрит и Портленд-плейс. На Мэрилебон-роуд миновали людей с плакатами, зазывавших в Музей мадам Тюссо, – там как раз была выставка, посвященная «поистине ужасным» пищевым пристрастиям марсиан. Филип сказал, что она пользовалась большой популярностью.
Когда впереди зазеленел Риджентс-парк, это стало облегчением – по крайней мере, для меня, пусть солнце и клонилось к закату. Но даже здесь многое изменилось. Просторные газоны уступили место огородам, которые были призваны побудить горожан выращивать овощи на собственных лужайках. А дети, которые раньше запускали здесь воздушных змеев и катались на велосипедах, теперь маршировали строем, копались в земле и временами даже разыгрывали между собой шуточные сражения.
Позже я узнала, как Марвин изменил образовательную систему. Девизом нового подхода стала фраза Веллингтона, которую он как-то произнес, наблюдая в Итоне за игрой в крикет: «Вот где растут те, кто победил при Ватерлоо». Теперь Итон и другие школы выпускали только офицеров, а младших ребят призывали вступать в ряды «Юных саперов» – движения, организованного лордом Баден-Пауэллом, где мальчики и девочки пяти-шести лет рыли траншеи или перевязывали воображаемые раны. Все это было частью общего плана, призванного очистить национальный дух, как выражались сторонники Марвина. Я глядела на все это непредвзятым взором человека, только что прибывшего из-за океана, и ужасалась. Дети-солдаты – вот будущее Британии?
Мы миновали Зоологический сад. Теперь он был закрыт, и в нем больше не было животных. Затем мы пересекли Альберт-роуд и поднялись на Примроуз-хилл. Перед нами, как и всегда, открылся впечатляющий вид. Холм, казалось, вырастал из зелени Риджентс-парка, за которым пестрым коралловым рифом раскинулся город: пострадавший купол собора Святого Павла, новые здания Вестминстера и Уайтхолла – бетонные наросты на теле Лондона, неземное сияние Хрустального дворца и холмы Суррея на горизонте.
Именно здесь приземлился седьмой марсианский цилиндр, и это место стало сердцем самой крупной марсианской постройки, сооруженной во время войны. Ее отгородили забором, как и ямы в Суррее. Но из трех недвижных боевых машин, которые заметил Уолтер, поднявшись сюда жарким летним днем на исходе войны, одна так и осталась стоять – застывший треножник, который сбоку было почти не узнать. Вокруг него выросла ярмарка – карусель с лошадьми и машинками, паровой органчик, гонки на воздушных шарах, соревнования по сшибанию кокосовых орехов. У подножия устрашающего памятника войне играли дети. Я посмотрела на медный колпак треножника, так похожий на голову.
И именно в этот момент со мной случилось то, что Филип позже
