что, хочешь пустить моих коров на мясо? – удивилась Элизабет.
– Так точно, мадам.
– Но почему?
– Потому что они не доятся.
– А тебе известно, что это швейцарская молочная порода?
– Так точно, мадам.
– Швейцарская молочная порода выведена специально для производства молока. Доиться – это, так сказать, жизненное предназначение этих коров.
– Это мне понятно, – сказал крестьянин. – Тем не менее, молока они не дают.
– Если двенадцать швейцарских молочных коров не дают крестьянину молока, – сказала Элизабет, – то проблема, я бы сказала, коренится скорее в крестьянине, чем в двенадцати молочных коровах. В таких обстоятельствах я не понимаю, почему я должна отправить на бойню именно коров.
Крестьянин убрался восвояси и был рад, что его не забили. А Элизабет пришла к выводу, что было бы наилучшим решением поручить доение фрайбуржских молочных коров фрайбуржскому же пастуху. За ужином она изложила эти соображения своему царственному брату, и тот пообещал ей в скорейшем времени обговорить дело с одним из своих швейцарских прихлебателей. С Мойроном или, может, с Безенфалем. Или сразу с одним из фрайбуржцев, как бишь их там зовут. Ля Пюре или вроде того. Или Векк. Потешные фамилии. И по-французски говорят препотешно. Как там зовут этого заику? Де Дисбах, правильно.
На этом месте Макс примолк и вслушался в темноту салона автомобиля. По размеренному дыханию Тины он понял, что она заснула. От этого ему самому захотелось спать, и он решил сделать перерыв. Удобно умостился на своём сиденье, ноги положил на «торпеду» приборной панели, а левую руку – по давней привычке их бесчисленных совместных поездок, устроил на коленях Тины. Она во сне взяла его кисть и пожала её, после чего задремал и Макс.
Через полчаса он проснулся оттого, что у него затекли ступни, и их покалывали мурашки. Он со стоном опустил ноги на пол. От этого проснулась и Тина.
– Ты не спишь?
– Нет.
– Который час?
– Четверть третьего. Тебе не холодно?
– Терпимо. Вот только разве что темно.
– Нас опять занесло снегом.
– Хорошо, что у тебя светящиеся стрелки на часах, а то бы мы не знали, открыты у нас глаза или закрыты.
Тина снова включила снегоочистители ветрового стекла, и опять снаружи через стекло проникло немного света.
– И ещё эта тишина, когда ты не рассказываешь. Как будто мало одной темноты. Чёрная ночь и могильная тишина, словно мы умерли.
– Тебе кажется, здесь наверху тихо?
– Ужасно. А тебе нет?
– Да здесь же этот постоянный шорох.
– Какой ещё шорох?
– Ну ты прислушайся.
– Я ничего не слышу.
– Это
