Ю. В. Ключников, – видим единственную силу, оказавшуюся способной вывести широкие русские народные массы на большие исторические пути»[149]. Поэтому и свою программу возрождения великой России и преодоления экономической разрухи сменовеховцы связывали с развитием созданного большевиками государства. Тем более, что поворот от «военного коммунизма» к «новой экономической политике» позволял надеяться на эволюцию советского строя в сторону некоторой либерализации политической и экономической жизни общества. Так, Ю. Н. Потехин подчеркивал, что «большевики-марксисты, чутко учитывая все настроения трудящихся масс, привыкли жить их интересами. Поэтому отказ от утопии для трезвого учета реальной действительности совершается намного быстрее и безболезненней, чем можно было ожидать. И в политической, и в духовной, и в экономической области для индивидуальности открывается все больший простор»[150].
Утопией, приведшей страну к экономическому кризису, по мнению сменовеховцев, была политика «военного коммунизма». Они утверждали, что теоретики коммунизма явно переоценили действительность, так как поставили перед собой те задачи, которые «вчерне только были намечены в ряде утопий человечества, начиная с «Утопии» Томаса Мора и кончая «Красной Звездой» Богданова. В результате проверки на опыте оказалось, что коммуна сейчас в России неосуществима ни как добровольное, свободное объединение людей на коммунистических началах, ни как принудительный общественный строй, в котором общая трудовая повинность покоится на бюрократическом и централизованном прикрепощении людей к нежелательным или вызывающим отвращение занятиям»[151].
Характеризуя деятельность большевистской власти в годы «военного коммунизма», И. Г. Лежнев подчеркивал, что «не безделье, а бесплодие труда было бичом революции. Все подвергалось «учету», кроме производительности труда… Всеобщий чиновничий стаж, военное обучение, пешее хождение, стояние в хвостах очередей, всеобщее, но прямое, часто тайное и отнюдь не равное пайкотаскательство, – всеобщее народное бедствие, связавшее всех единой круговой порукой»[152]. По мнению Н. В. Устрялова, «политика реквизиций и конфискаций вызвала со всех сторон органический протест, а запрещение торговли – всеобщее неповиновение. Человек, решивший подчиниться коммунистическим декретам, умер бы с голода через пару недель – ибо «легально», кроме восьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля, достать было нечего. Вся страна, включая самих коммунистов, жила вопреки коммунистическим декретам, вся Россия «спекулировала»[153].
Путь постепенного возвращения большевистского государства к нормальным для
