сведениями о себе. Шекер не настаивал: каждый имеет право на личные тайны.
– Давай я завтра утром съезжу поговорить с вдовой Зестоса? – предложила Диана.
– Езжай. А я отправлюсь в Парфенон.
Хош допоздна изучал досье клира и работников Парфенона, то и дело мысленно ругаясь. На данный момент почти все эти лица могли быть подозреваемыми, и их оказалось слишком много: помимо самого митрополита Афинского, восемь священников, три дьякона, трое чтецов, четверо алтарников, да еще хор и несколько уборщиц и свечниц, и это не считая работников в митрополичьем доме! Кроме того, все они были практикующими христианами – один из нелюбимых Хошем людских типов. Хотя религия запрещала этим людям лгать и именовала «отцом лжи» прямиком дьявола, жизнь показывала, что при случае они не только лгали и изворачивались ничуть не меньше других, но зачастую делали это с куда большей легкостью, оправдывая свои действия «церковной пользой» и необходимостью «покрывать грехи ближнего». Такая ложь считалась у них даже добродетелью, вкупе со «смирением», «неосуждением» и прочей дребеденью, которая только мешала расследованию. На самом же деле верующие обычно юлили вовсе не из стремления к неосуждению, а из банального страха и нежелания иметь дела с астиномией, но стремились прикрыть это – прежде всего в собственных глазах – благовидным предлогом. А когда их обличали во лжи, не особенно и смущались, некоторые даже пытались поучать астиномов христианскому благочестию. Хош уже наизусть знал историю о преподобном Макарии, укрывшем блудницу, которая спряталась под бочкой в келье грешившего монаха, и ненавидел сочинителя этой байки всей душой. Будь его воля, он бы с удовольствием засадил за решетку этого сказочника за пособничество всем тем, кто оправдывал подобными соображениями всякие темные дела и укрывательство оных. Пусть даже Макарий действительно совершил приписываемый ему «благочестивый поступок»… Хотя непонятно, каким образом эта история могла стать известной: сначала скрыл грех ближнего, а потом-таки разгласил его что ли, «в назидание потомкам»? Ладно, очень мило: покрыл слабость ближнего в надежде на его исправление… Но разве это повод для покрытия чужих преступлений?!
И вот теперь это убийство священника – такое пятно на чести церковного мундира… Или нет, в церкви у них… как там – облачения? Наверняка лжи, изворотов и просто умолчаний будет еще больше, чем обычно… Шайтан!
Может ли убийца быть из числа клира? Церковников, пожалуй, возмутит такое предположение. Впрочем, алтарники – молоденькие мальчики семнадцати-восемнадцати лет; их, видимо, можно из подозреваемых исключить. Так же, как всех женщин, хотя… Кто знает, на что способны женщины Парфенона? Женщины как таковые способны на многое, уж это Хош знал хорошо. Да и убийц, регулярно посещавших богослужения, он тоже видал… Надо встретиться с митрополитом – интересно, что он скажет в связи с убийством?
Досье клириков показались Шекеру созданными под копирку: Духовная академия или семинария, женитьба, служба на приходе,
