что иеромонах забыл дома очки. Пока он бегал за ними, Шекер вышел на улицу и закурил. Мелас в самом деле рассеян и совершенно не тянет на убийцу или на сообщника оного. История с поручами Зестоса выглядит странно – пожалуй, даже смахивает на подставу: кто-то переложил поручи, спровоцировал ссору… Но зачем?
Мысли Хоша вернулись к Логофетису: не очень приятный господин, но у него алиби и нет никакой машины. Интересно, на чем он передвигается? Вряд ли такой тип жалует общественный транспорт или велосипед. Берет такси? Надо бы у кого-нибудь спросить об этом. Может, Куста знает…
Шекер вдруг осознал, что как-то слишком многого ждет от разговора с этой духовной дочерью убитого священника, а в реальности она, скорее всего, не сообщит ничего особо ценного… И тогда день окончится с нулевым результатом в расследовании. Разве что в ноутбуке Зестоса обнаружится что-нибудь полезное. А если завтра и отец Стахий не сообщит ничего важного, то куда, шайтан их всех забери, двигаться дальше?!
Из парадной вышел отец Георгий, и Хош швырнул окурок в урну. С аккуратной волнистой бородой, умными темными глазами на продолговатом лице и высоким лбом, иеромонах выглядел благолепно даже в светской одежде.
– Почему вы не живете в монастыре? – полюбопытствовал Шекер.
– Не прижился. Слишком люблю читать, и не только духовные книжки. Да и кинофильмами не брезгую, и вообще современной культурой. А в монастырях, даже в самых передовых, но таких немного, фактически треть суток отнимает богослужение, треть – сон и еда и треть – послушания. И еще повезет, если послушание соответствует твоим способностям и наклонностям. В монастырях, где мне пришлось жить, я в одном готовкой на кухне занимался, в другом крапиву в огороде полол, в третьем… А! – Он махнул рукой. – Не важно. В общем, занимался я совсем не книгочейством и не за компом сидел.
– Но ведь это, как будто, и нормально для монастыря – такая жизнь? Если она не по вам, зачем вы стали монахом?
– Дурак был. – Мелас усмехнулся. – В девятнадцать лет загорелся послужить Богу, а у молодых знаете, как: если в море, то в Марианскую впадину, если в горы, то на Джомолунгму. Максимализм… Хорошо еще, что институт закончил, не бросил. Но как диплом выдали, сразу в монастырь пошел. Три года подвизался, как положено, и всё мне было в услаждение – тогда мне ни книги были не нужны, ни культура, ни кино… Только богослужение, отсечение воли, воздержание… В общем, всё по учению святых отцов! Потом меня постригли, я еще два года подвизался, даже пуще прежнего. А потом пришло отрезвление.
– Каким же образом?
Иеромонах поморщился, словно нюхнул тухлятину.
– Неприятная история. Не хочу об этом рассказывать, осуждение одно. В общем, я ушел в другой монастырь, там прожил год, не прижился, перешел в третий… Но после того, что случилось в первом монастыре, у меня с глаз, что называется, пелена спала, потерял розовые очки, стал замечать многое из того, чего раньше не видел или,
