прикусила язык. Потому что все, что может быть неверно истолковано, Орманом обязательно будет неверно истолковано. Да что там, им будет неверно истолковано даже то, что в принципе нельзя неверно истолковать, а если неверно истолковать неверно истолкованное…
О чем я вообще думаю?!
Мы прошли через холл, в сторону раскрытых дверей, сквозь которые людские потоки стекались в зал. Приблизились к застывшему возле витража служителю в темно-синей ливрее и таких же брюках. Ослепительная белизна рубашки и перчаток выгодно подчеркивала цвет форменной одежды.
Я потянулась к ридикюлю, где лежала контрамарка, но Орман уже вручил проверяющему два билета и, прежде чем я успела что-то спросить, мы шагнули за двери.
– Что… – прошептала было я, но тут на глаза попался указатель, и у меня кончились слова.
– Я решил, что нам будет удобнее в бенуаре, – как ни в чем не бывало сообщил Орман.
Он решил?!
– Вам – возможно и будет, – сказала я, резко остановившись. – Но не мне. У меня есть билет в партер, и…
– Есть? – уточнил Орман.
Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.
– В таком случае я вернусь домой, – сказала я. – Желаю доброго вечера, месье Орман.
Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.
– Пустите, месье Орман.
– Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.
– А ваши методы не меняются, правда?
Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.
– Чем тебя не устраивает отдельная ложа?
– Всем. Вы пригласили меня в театр, и снова мошенничаете.
– Ни разу, – серьезно произнес он. – В партере даже толком не пообщаешься, не говоря уже о том, чтобы насладиться обществом друг друга.
И что он подразумевает под наслаждением, позвольте спросить?!
– В партере можно превосходно пообщаться до начала представления, – заметила я. – Точно так же, как и во время антракта.
– Этого слишком мало, Шарлотта.
– Слишком мало для чего?
– Времени, проведенного с тобой. Мне его всегда мало.
Ей он тоже так говорил? На этой мысли осеклась так резко, как это вообще возможно.
Всевидящий! Я что, ревную?!
Нет. Нет, конечно нет. Не может такого быть, я не могу его ревновать. Хотя бы потому, что мы знакомы меньше месяца, потому что он ужасный, невыносимый, и нас ничего не связывает.
– Кроме того, ты тоже мошенничаешь, – неожиданно заявил он.
– И в чем же? – поинтересовалась.
– Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.
Мелодичный
