где она его оставила.
Элоди думала, что начнет смотреть записи в тот же день, но вдруг почувствовала усталость – настоящую, физическую усталость.
Она приняла душ, погасила свет и виновато скользнула под одеяло. Завтра она займется пленками: придется, ведь она обещала. Пенелопа, мать Алистера, звонила ей сегодня уже трижды. Элоди не отвечала, и звонки уходили на голосовую почту, но ведь Алистер в любой день мог объявить, что в воскресенье «мама» ждет их к ланчу, и Элоди оглянуться не успеет, как окажется на пассажирском месте его «ровера», который повезет ее по длинной тенистой аллее к величественному особняку в Суррее, на встречу с инквизицией.
Выбор записи был одной из тех трех задач по подготовке к свадьбе, возложенных на Элоди. Вторая предполагала посещение приема у какой-то подруги Пенелопы: «Тебе ничего делать не нужно, только дай людям на тебя посмотреть; остальное предоставь мне». И наконец, третья – договориться с Пиппой о платье. Все три до сих пор тяжким грузом лежали на совести Элоди.
Завтра, пообещала она себе, гоня прочь мысли о свадьбе. Все завтра.
Она закрыла глаза, и ее мысли, убаюканные привычным ропотом с первого этажа, где поздние клиенты покупали жареную треску с картошкой, тут же, без всякого перехода, вернулись к содержимому другой коробки, той, что осталась под столом на работе. К фото в рамке, с которого на нее смотрела прямым, независимым взглядом неизвестная молодая женщина. И к рисунку.
И вновь она испытала смутную тревогу, точно какое-то воспоминание ворочалось в глубине памяти, откуда его нельзя было ни прогнать, ни вытащить на поверхность. Рисунок дома встал перед ее мысленным взором, и она услышала голос – материн и все же будто чужой: «Долго шли они извилистой тропой через широкий луг, и пришли к реке, и принесли с собой тайну и меч».
А когда она наконец стала засыпать и сознание уже ускользало от нее, карандашный рисунок перед ее глазами растворился в зелени пронизанных солнцем древесных крон и серебристом блеске реки, и теплый ветерок коснулся ее щек, точно она физически перенеслась в то неведомое место, которое неизвестно почему считала своим домом.
II
Жизнь здесь, в Берчвуде, течет тихо. Много летних дней прошло с того, нашего лета, и я обзавелась новыми привычками, приспособилась к плавному ритму перехода от одного дня к следующему. Впрочем, выбора у меня все равно нет. Посетителей здесь почти не бывает, да и те, кто приходит, надолго не задерживаются. Я не самая гостеприимная хозяйка. И это не самый легкий для жизни дом.
Люди в большинстве своем побаиваются старых домов не меньше, чем старых людей. Бечевник вдоль Темзы давно превратился в излюбленное место для пеших прогулок, так что иной раз вечером или, наоборот, поутру кто-нибудь из туристов сворачивает с тропы, подходит к ограде и заглядывает через нее в сад. Я их вижу, но сама им не показываюсь.
Я редко покидаю дом. Раньше я бегала по лугу так, что сердце колотилось в груди, щеки горели, а руки
