style="font-size:15px;"> – Эмиль Ренатович, все в порядке! – поспешил успокоить юнца начальник охраны. – Звонили. Но только сказали, что вы будете один.
– А я и есть один, – пожал плечами Эльгард.
– А эти… – покосился на Дарью и Валентина охранник.
– Ах, эти, – небрежно махнул рукой юнец, – мои секьюрити. Так, открывай. Недосуг мне.
Юнец извлек из кармана смятую стодолларовую купюру, кинул ее в траву у обочины дороги и закрыл стекло. Охранники торопливо подняли шлагбаум, пропуская машины.
– Слушай, а мне это нравится! – Валентин крутил баранку, небрежно откинувшись в кресле водителя. – Шикарная машина, рядом – шикарная женщина, а за рулем – шикарный я в умопомрачительном костюме! Да мне на такой прикид года два надо пахать в моем автосервисе! Я уж не знаю, от Версачи или от Кардена этот костюм, но галстук за три штуки евро – явно перебор. И этот ночной бутик… представления не имел, что такой в Рамодановске имеется. А машину он где так оперативно достал? Тоже в ночном бутике?
– За большие деньги достать можно все, что угодно, в любое время суток.
– Обалдеть! Ушастому явно некуда девать деньги. Вас что, на каждую операцию так спонсируют?
– Во-первых, не вздумай при нем такое сказать! – нахмурилась Дарья. – Ушастый! В один момент сам без ушей останешься!
– А Гедеоныч?
– Ты в заморочки гномов с эльфами не лезь! У них свои разборки, да к тому же сложнейший свод правил этики взаимоотношений, в котором нам, людям, чтобы разобраться, понадобится вся жизнь. А она у нас очень короткая, с их точки зрения. Я как-то попыталась почитать, бр-р-р… – девушка потрясла головой, – там в каждой фонеме, фразе – минимум по три смысловых оттенка кроется, когда они говорят на родном языке. При переводе он теряется, но даже когда это звучит на русском… Вот как ты думаешь, там, в лавке, когда они вспоминали былое, что имел в виду Эльгард, когда говорил о том, что за свой шрам трехсотлетней давности не рассчитался?
– Ну, думаю, подлянку ему какую-нибудь по старой памяти сделает. Морду при первом удобном случае набьет или еще что.
– А почему старый пройдоха так обрадовался, когда узнал его?
– Ну-у-у…
– Эльф становится мужчиной и признается, как воин, кланом только тогда, когда получит свой первый шрам от руки противника в смертельной схватке. Этот шрам становится его меткой на всю жизнь, как опознавательный знак. Все остальные раны эльфы залечивают легко, да так, что ни одного следа не остается. А тот, кто сделал эльфа воином, считается его вторым отцом.
– Гном, папаша эльфа, – хихикнул Валентин, потом нахмурился. – Послушай, первый шрам – это первая битва. А бьются обычно с врагами. Что за бред? Второй отец – враг. Тебе не кажется, что они вас своим уставом эльфийских норм этики и морали слегка напарили?
– Сначала я тоже так подумала. Однако все оказалось сложнее. Этот свод правил – залог выживания их видов. Я читала немножко их историю. Тролли, гномы, эльфы, да и
