только расписание перепишу и сразу к вам, – попыталась я.
Учитель приподнял пышную бровь и, опустив голову с редкими волосами, прикрывающими уши, дернул воротник теплой рубашки.
Когда Кравцов нервничал или был недоволен, он всегда так делал. Я старалась его не злить, потому что не могла нарушить нашу идиллию «педагог-ученица», что длилась уже второй год.
О, сколько времени прошло!
Только он один обращался к студентам на «вы». Первое время было жутко непривычно, но позже я перестала обращать внимания, и уважительное, слегка возвышенное обращение тешило мое самолюбие. По типу: свысока и шепотом. Нет, не так, я чувствовала себя в его глазах взрослой, а не шальной и глупой малолеткой.
– Позже перепишете, – учитель бросил грозный взгляд на наручные часы и снова дернул воротник. – Я спешу.
– Иду, – сдалась я с невинной улыбкой. Придется потом на всех парах лететь через весь город на репетицию, а расписание перепишу в понедельник утром. Все равно домашнее задание мне не грозит: некогда будет за концертами.
Мы пошли узкими путанными проходами в подвал.
Это не простой подвал, с луком и картошкой, это настоящие катакомбы музыки, где скапливаются звуки необычайной вибрации и чистоты.
Но на лестнице я всегда чувствовала себя слегка неуютно: колючие мурашки ползли по плечам от пронизывающего холода и сырости, что источали каменные стены. Высокие кривые ступеньки нагоняла на меня страх сломать ноги, но все мелочи прощались, потому что в кабинетах подвала был замечательный резонанс, а для музыканта это неописуемая радость. Потому несколько секунд неудобства заканчивались наградой.
Отвлекшись на чей-то высокий голос в коридоре, я едва не полетела кубарем по кривым каменным ступенькам и чудом удержалась за широкие деревянные перила.
Николай Петрович ожидаемо не остановился, чтобы помочь, а гордо прошествовал вниз. Субординация и никакого вмешательства. Он и на уроках никогда не кромсал мой стиль пения и разрешал быть собой. Полная свобода, даже слишком полная. За это я его и обожала.
Но лежать трупиком со свернутой шеей внизу лестницы не очень хотелось: мог бы и подхватить за локоток.
Наша Академия – настоящее бомбоубежище. Старинное здание, широкие лестницы и темные путанные коридоры, пропахшие облущенной побелкой и вековой пылью. Говорили, что лестница в подвал – это черный ход для слуг еще при Царе. При каком именно Царе я не уточняла, не очень люблю историю. Успешно проспала ее на первом курсе, получила шесть баллов и ушла на каникулы довольная, как слон.
Когда мы подошли к нашему классу, учитель неожиданно миновал нашу дверь и свернул в другую часть коридора. Я замерла и потянулась к затертой ручке класса. Ну, Кравцов часто был непредсказуем, может, надо что-то оркестровщикам сказать, не буду же я его допрашивать? Решила, что как раз успею распеться, пока он прогуляется к коллегам.
– Куда? – он выглянул через плечо и коротко
