в подвале гаснет свет. От лестницы еще недолго исходит слабое свечение. А потом вдруг наступает тьма.
Они ушли – и выключили свет.
Мои глаза лихорадочно вглядываются в полную темноту. Лишь уши способны что-то разобрать, и то, что они слышат, бросает меня в бездну ужаса. Туча мерзких звуков, издаваемых маленькими животными, движущимися в темноте, мечущимися, бегающими, останавливающимися, роющимися и снова бросающимися врассыпную. Внутри я пронзительно кричу, но ни один звук не выходит наружу, потому что мои губы крепко сжаты и дрожат.
Отец говорил мне, что, если я открою рот, мыши или даже крысы почуют это, заберутся вверх по мне, залезут в рот и станут жрать меня изнутри. Он видел, как несколько людей умерли таким образом в подвалах, когда прятался от бомбежек во время Первой мировой войны. Я опасаюсь, что мыши могут забраться внутрь и через уши. Но если я закрою их руками, то ничего не услышу. Я буду слепа и глуха.
Я – жалкая лужица страха. Стараюсь как можно меньше двигаться и дышать. Силой подавляю дрожь и закусываю щеки изнутри, чтобы не стучать зубами. Я пытаюсь исчезнуть, сделаться прозрачной, несуществующей. Может быть, грызуны позабудут, что я здесь. Но мне тошно до самого нутра. Я боюсь, что у меня не выдержит мочевой пузырь; уж этот-то запах наверняка немедленно привлечет целое семейство крыс.
Я слышу, как деятельно стучат вокруг меня их маленькие лапки. Иногда их топоток становится ближе. Иногда я слышу, как одна из них останавливается и трогает ножку моего стула. От этого мои внутренности словно разжижаются. Ступни рефлекторно взлетают над полом. Я держу их поджатыми, но это болезненное усилие. Мне то и дело приходится их опускать. Я делаю это с безмерной осторожностью, чтобы не наступить прямо на спинку или зубы какого-нибудь грызуна.
Наконец, свет возвращается: мать вернулась забрать меня. Я не столько иду, сколько лечу к лестнице и поднимаюсь по ней практически на четвереньках, так быстро, как хватает сил. К этой открытой двери, до которой я просто обязана добраться прежде, чем она закроется снова. Я знаю, что причин, по которым она может сейчас закрыться, нет. Но какой-то голос внутри меня вопит: «Торопись, быстро выбирайся, иначе тебя запрут здесь навечно». Я слышу за спиной голос матери: «Поглядите только на эту трусиху!» А мне и наплевать. Я должна выбраться.
В ту ночь я ушла в такое далекое место внутри своей головы, страх так глубоко отпечатался в моем теле, что я не помню чувства облегчения, когда это закончилось. Я не помню остаток той ночи, не помню, как заснула и в каком состоянии была, когда проснулась.
Отец говорил мне, что, если я открою рот, мыши или даже крысы почуют это, заберутся вверх по мне, залезут в рот и станут жрать меня изнутри
Следующий день был таким же, как обычно. Не было никакой компенсации ни за пропущенные часы сна, ни за эмоциональные мучения во время моего испытания.
– А иначе что это было бы за испытание? – говорит отец.
Спустя месяц родители снова будят
