а о сроках возвращения к Земле, потому что, по его мнению, протуберанец действительно ожидается высотой близкой к минимально критически допустимой, только допуски на порядок ниже, чем у его коллеги. Всё не столь фатально. Риск угодить в корону отсутствует напрочь.
Сам же он не решался объявить свои выкладки первым, потому что ничего не мог сказать о плотности выброса. Данные о плотности – всецело заслуга соляролога-два.
«Третий» закончил.
Для окончательного принятия решения предстояло выслушать мнение «первого».
Подобные номера на корабле не означали ничего – ни степени превосходства, ни какого-либо квалификационного разряда – лишь служили отражением номинального количества. Просто в штате корабельного экипажа было три единицы ученых солярологов и очередность их номеров зависела лишь от даты приема на борт.
Первый молчал.
Соляролог-один был очень пессимистичным прогнозистом и мог своими доводами подвергнуть сомнениям, что бывало не раз, даже самые выверенные теории. Он вообще не терпел понятия риск в расчетах.
В ожидании разноса, «второй» и «третий» воззрились на экраны, с которых должен был вещать их коллега и оппонент.
Экран был пуст. Время шло, но ничего не происходило.
Это было странным.
Бывало, что для формирования ответа, во время совещаний, специалисту требовалось дополнительное время, и тот брал своеобразный тайм-аут, вывешивая предупреждение.
Предупреждения не было.
Либо «первый» вообразил, что он действительно первый, на которого не распространяются общие правила, либо произошло нечто, что относится к разряду форс-мажора.
Совещания всегда происходили в экранном режиме. Для принятия серьезных решений в виртуальном пространстве находиться запрещалось. Капитан, нарушивший запрет, уже поплатился за это, неся более чем смутные воспоминания об обстоятельствах совершённого проступка, но очень яркие об испытанной боли, еще более крепкого осознания виноватости.
Судя по тому, что он еще во главе корабля – наказание было низкой степени. Средняя могла привести к недееспособности от нескольких часов до нескольких суток. О высшей никто ничего толком сказать не мог, кроме того, что до неё дело ни разу не доходило и это была явно не смерть, но что-то похуже её.
Вблизи преддверия раскаленного ада смерть не пугала. Здесь она могла просто заменить собою жизнь так быстро, что сознание просто не успевало осознать факта кончины.
Когда корабль входил в корону или его слизывал протуберанец, те, кто был в нем, должно быть, и не верили в то, что они уже мертвы. Ходили слухи, подобные тому, что при таком быстром распаде плоти сознание не успевает разрушаться и, уже несуществующий в реальности, человек продолжает существовать в своем сознании – сам в себе. Как в субъективном коконе, не соприкасающемся с реальностью или как собственная, индивидуальная вселенная, в которую нет посторонним входа и нет выхода из неё ему самому. Да и зачем. Когда ты
