ответил неуклюжим салютом.
– Дорогие друзья, поприветствуем человека, чье имя с гордостью носит наша школа – Найдака Ногоева! – предложила Григорьева неожиданно звонким голосом.
– Здравия желаем! – грянуло дружным хором. Очевидно, приветствие не раз отрепетировали.
Найдаку сразу стало легче. Он глубоко вздохнул и тон, не будучи оратором, взял простецкий.
– Ну что, ребята, история моя простая. Отступать нам, как говорится, некуда…
– Вот это правильно! Дело говоришь! – не сдержался одинокий отец.
Былое без дум
По выходным Слава Бочаров больше всего любил гостить у дедушки и бабушки. Они еще спали, когда часов в семь утра он пробирался в их постель, ложился между и начинал шалить. Его не гнали. Его щекотали. Дедушка нарочно шумно пускал газы, веселя Славу и возмущая бабушку. Однажды спрятал под кровать заграничный «мешочек смеха», который вдруг истошно хохотал, если включить. Бабушка хваталась за сердце. Дедушка тоже.
Иногда Славе бывало у них страшновато. Среди ночи ему привиделись на люстре три косматые обезьяны, и люстру пришлось завешивать газетой. А у кровати встал медведь в рубахе из сказки «Два клёна». Прикрыли одеялом.
Славу кормили сырниками и кашей.
Уже изрядно повзрослевший, он вдруг ощущал себя очень маленьким и просился на горшок, который хранился, как все в этом доме. Ему не давали. Не совали и газетного листа, чтобы довывалилось остальное. Вокруг не было никого. Он уже был директор завода и жил отдельно, один. Ему исполнилось пятьдесят, а дедушке и бабушке – немного больше.
И Слава Бочаров, навещая их, начал воровать. Он не был ни Плюшкин, ни клептоман. Крал он по мелочи: бабушкины часики, дедову юбилейную зажигалку. Монетки. Книжки. Иногда что побольше – вазу или ковер.
– Куда подевался ковер? – недоумевала бабушка.
Дед дремал.
Слава тем временем укладывал ковер в багажник. Были случаи, когда поместились и торшер, и статуэтка с русалкой – ночник.
– К нам кто-то ходит, – дрожала бабушка.
– Сама все ложишь не туда, – огрызался дедушка. Но стремянкой озадачился и он. Походили, поспрашивали – все свои, дверь на замке.
Через пару дней дедушка плюнул.
Тем временем пропадала посуда: тарелки, сковородки, старые кастрюли эпохи Сашиных каш. Все у него дома становилось родным, как в былые времена. Даже роднее, так как сырники он не любил. Он сильно сожалел об играх и игрушках, их раздали. Однажды набрался наглости, чужим голосом вызвал стариков в собес и пригнал грузовик. Вывез буфет с посудой, книжный шкаф с сочинениями советских писателей и картину в раме с оленями на водопое.
Славин дом превращался в Дом.
Новые вещи – холодильник, телевизор, телефон – его не интересовали. Этому полиция удивилась. Она завела дело, да так и не закрыла.
