все дети. Теперь большей популярностью пользовались «Гарри Поттер» и «Могучие рейнджеры», и все меньше детей знали старые сказки. Это нормально.
– Так что вы хотите сказать? – прервал его я. – Что Бела собирала фольклор? Что она увлекалась старыми историями? – Дродин пожал плечами. Смотреть на меня он отказывался. Я снова попытался прояснить, что он имеет в виду, но он только пожимал плечами. – Зачем она говорила с вами об этом? – спросил я. – Зачем она вообще пришла сюда?
– Не знаю. У нас есть материалы о нем. Они появляются, понимаете? Истории про него – ну, про Орсини – есть и в Уль-Коме. Мы храним не только документы о – ну, вы понимаете, только – только – о том, чем мы увлекаемся. Понимаете? Мы знаем нашу историю, мы храним самые разные… – Он умолк. – Я понял, что ее интересуем не мы, понимаете?
Как любые диссиденты, они были помешаны на архивах. Можно соглашаться, не соглашаться с их версией истории, игнорировать ее или быть от нее без ума, но нельзя сказать, что они не подкрепляли ее исследованиями и комментариями. В их библиотеке, наверное, хранились полные собрания всего, что хотя бы намекало на размывание городских границ. Она пришла – и это было видно – в поисках информации не о каком-то единстве городов, а об Орсини. Как они, наверное, разозлились, когда поняли, что исследование этих странных тем – не какая-то причуда, а ее главная задача. Когда они поняли, что ей плевать на их проект.
– Значит, она зря тратила ваше время?
– Нет, я же говорю – она была опасна. Серьезно. Она навлекла бы на нас беду. Да и все равно она говорила, что здесь не задержится. – Он неопределенно пожал плечами.
– Почему она была опасна? – Я наклонился вперед. – Дродин, она проламывалась?
– О господи. Нет, не думаю. Но я все равно ни хрена не знаю. – Он взмахнул руками. – Блин, да вы хоть знаете, как за нами наблюдают? – Он махнул рукой в направлении улицы. – В районе почти постоянно патрулируют ваши люди. Улькомские копы не могут за нами следить, ясное дело, но они держат под надзором наших братьев и сестер. И что самое главное, за нами наблюдает… ну, вы понимаете. Пролом.
Все мы на мгновение умолкли. Почувствовали, что за нами наблюдают.
– Вы его видели?
– Нет, конечно. Я что, похож на человека, который его видит? Но мы знаем, что он есть. Он наблюдает. Любой повод… и нас нет. Вы… – Он покачал головой, а когда снова посмотрел на меня, то в его взгляде читался гнев и, вероятно, ненависть. – Вы знаете, сколько моих друзей он забрал? Друзей, которых я больше не видел? Мы действуем более осторожно, чем кто бы то ни было.
Это правда. Вот она, ирония политики: те, кто более всего стремился пробить границу между Бешелем и Уль-Комой, должны были тщательнее всего ее соблюдать. Если бы я или кто-то из моих друзей на мгновение не стал бы стремиться что-то развидеть (а всем нам время от времени не удавалось не-увидеть), то нам ничего не грозило – если мы не увлекались
