не отсюда, и поэтому мы старались их развидеть, но у молодых бешельцев одежда тоже была более яркой и живописной, чем у их родителей.
Большинство бешельцев (стоит ли об этом говорить?) не делали ничего, просто шли – с вечерней смены, из одного дома в другой или в магазин. И все же мы вели себя так, словно находились в опасном районе, и здесь происходило достаточно всего, чтобы тревога не казалась порождением паранойи.
– Утром я разыскала нескольких местных, с которыми раньше общалась, – сказала Корви. – Спросила, не слышали ли они чего.
Она повела машину сквозь темный участок. В нем баланс пересечения сдвинулся, и мы замолчали – до тех пор, пока фонари вокруг снова не стали выше и не обрели знакомый наклон. Под этими фонарями у стен домов стояли женщины, торговавшие собой. Они настороженно разглядывали нас.
– Похвастаться нечем, – добавила Корви.
В первую поездку она даже не взяла с собой фотографию убитой. В такую рань она могла поговорить только с людьми, не вызывающими подозрений: продавцами из магазинов, торгующих спиртным, священниками из приземистых местных церквей, с последними рабочими-проповедниками – смелыми стариками с татуировкой «серп и крест» на бицепсах и предплечьях, за которыми на полках стояли бешельские переводы книг Гутиерреса[1], Раушенбуша[2] и Канаана Бананы[3]. Это были те, кто сидел на крыльце своего дома. Корви удалось только спросить у них, что им известно о событиях в «Деревне Покост». Про убийство они слышали, но подробностей не знали.
Теперь у нас была фотография. Ее передал мне Шукман. Когда мы выходили из машины, я потрясал ею – в буквальном смысле потрясал, чтобы женщины видели, что я что-то им принес, а не собираюсь их арестовать.
Кого-то из них Корви знала. Они курили и разглядывали нас. Было холодно, и я, как и все, кто их видел, думал о том, что они, наверное, мерзнут в одних колготках. Мы, конечно, мешали им работать: местные, проходившие мимо, бросали взгляды на нас и отводили глаза. Проезжавший мимо «синяк» притормозил: наверное, патрульные решили, что им подвернулся легкий арест, но потом они увидели форму Корви и умчались, отсалютовав нам. Я помахал вслед их задним габаритным огням.
– Что вам нужно? – спросила какая-то женщина в дешевых высоких сапогах. Я показал ей фотографию.
Лицо Фуланы Дитейл почистили. Следы остались – под макияжем виднелись царапины. Можно было полностью их убрать, но иногда шок, который производили эти раны, оказывался полезен. Сфотографировали ее еще до того, как побрили ей голову. На снимке Фулана выглядела не умиротворенной, а нетерпеливой.
«Я ее не знаю». «Я ее не знаю». Узнавания, быстро замаскированного, я не наблюдал. Женщины собрались в сером круге света лампы, к недовольству клиентов, зависавших на границе темноты. Они стали передавать друг другу фотографию. Кое-кто из них сочувственно охал, но в любом случае Фулану они не знали.
– Что случилось? – спросила одна из женщин – темнокожая, с семитами
Густаво Гуттиеррес (род. 1928) – перуанский философ и священник, основатель теории освобождения.
Вальтер Раушенбуш (1861–1918) – пастор, ключевая фигура движения Социального Евангелия.
Канаан Сондино Банана (1936–2003) – пастор, деятель освободительного движения в Родезии, первый президент Зимбабве.
