тела, раздавленные, смятые, изуродованные… Он сказал – бомба?!
– Если тебя инициируют, – инквизитор внимательно наблюдал за сменой выражений на ее лице, – если это случится, то тебя ждет, возможно, блестящая карьера… Если это слово применимо к их иерархии. С твоими задатками ты была бы, наверное, щит-ведьмой… Или даже флаг-ведьмой, потому как нюх у тебя запредельный… А может, и нет. Но все равно не инициируйся, Ивга, прошу тебя. Не причиняй мне лишней головной боли…
– Чего хотят ведьмы? – Ивга вспомнила свою собеседницу, развозчицу горячих бутербродов.
– Много бы я дал, – инквизитор затянулся, – чтобы это понять. Иногда мне кажется… вот, сейчас пойму. Но… для этого надо быть ведьмой. Когда ты станешь… ну, короче, расскажешь мне по старой памяти. Чего они хотят?..
– А вы спросите у них под пыткой, – не удержалась Ивга. Инквизитор поморщился, открыл было рот – в этот момент в комнате заблеял телефон, и тихим звоном отозвался еще один – в кухне.
Ивга вдруг испугалась. Панически и безнадежно, и совершенно беспричинно – вероятно, просто взбрыкнули нервы, ужаленные резким звуком. Инквизитор пристроил сигарету на краю пепельницы и ленивым движением потянулся к трубке:
– Да…
Лицо его не изменилось, но Ивга поняла, кто звонит. Поняла и покрылась испариной.
– Конечно, меня не было… Я сегодня вернулся на рассвете, с курорта, можно сказать, из Одницы… Да, видишь, какая у меня интересная работа… Перестань. Какие обиды, мы вроде бы с тобой взрослые мужчины… Нет, эта неделя у меня наперед вычеркнута из жизни. Да, ты слышал, да… А?..
Ивга взяла со стола ломоть булки. Бездумно надкусила, вгрызлась, пытаясь утолить свежим хлебом не голод – другое чувство, неопределенное, но оттого не менее сосущее. Жевать, жевать…
Инквизитор слушал, не глядя на Ивгу. Смотрел, как потихоньку дымится на краю пепельницы сигарета. Ивга ждала, замерев.
– Видишь ли, – проговорил инквизитор тоном ниже. – Видишь ли… Мне такими вещами не положено заниматься по рангу… Извини, но именно сейчас я ничего не могу тебе сказать.
И он взглянул на Ивгу. Быстро, мельком, но так, что она вздрогнула.
В трубке возбужденно трещал металлический, измененный расстоянием голос. Громкий и напряженный и, кажется, очень желающий убедить.
– Хорошо, – отозвался инквизитор медленно. – Но почему ты звонишь, а не он? Он вроде как половозрелый парень, нет?..
Ивге стало неприятно. Будто Назара при ней оскорбили.
– Хорошо, – повторил инквизитор, но как-то утомленно, тускло. – Пусть позвонит мне… Или я позвоню, если будут новости. Да?..
Ивга поднялась. Бесшумно вернулась в гостиную. Постояла, оглядывая комнату и не запоминая ее; села в углу на пол, подобрав под себя ноги. Невежливо подслушивать чужие разговоры.
Он положил трубку и несколько минут сидел, глядя, как исходит пеплом оставленная сигарета.
Вот оно каково папаше – в одиночку, с самого младенчества воспитать единственного сына.
