говорила она своему супругу.
– Надоело… будя! – потягиваясь, говорил тот.
– Чего ж тебе? Может, тебе чего сладкого либо моченого?
– Пожиже ба! С кислиной ба чего!..
– Ну и с кислиной. Вот об чем! Коли бы не было… А то ведь – скажи… Слава богу!
Говоря так, она любила порыться в своих сундуках, полюбоваться своим добром, переложить его с места на место, развесить все эти мундиры по заборам и посередь двора, ходила при этом близ них и утомленным голосом говорила слушателю:
– Куда человеку беспокойно, коли ежели денег у него много… Ах, как ему беспокойно!.. Только мученье через это… Ох, деньги, деньги!
Михаилу Иванычу было приятно полюбоваться этим торжеством заморенного человека, и он заезжал сюда отвести душу, хотя в сундуках Арины покоились его две рубашки и жилетка.
– Ну что, карга, – говорит он, входя к Арине: – как грабишь? Все ли аккуратно оболваниваешь?
Арина, одетая в ваточную кацавейку, подносит водку какому-то мужику и говорит, не обращая внимания на Михаила Иваныча:
– Кушай-кось, Иван Евсевич… На доброе здоровье, дай бог вам счастливо!
– Дай вам, господи! – говорит мужичок. – Коли ежели бог даст, укупим его у господ…
– Чего это? – вмешивается Михаил Иваныч.
– Дворец господский имеем намерение…
– Дворец!.. – жеманно и как бы недовольно говорит Арина. – Дворец господский укупают… словно бы диво какое.
– Важно, важно, брат! Тяни его! Вытягивай из чулка-то шерстяного, что утаил. Именно богатое дело!.. Вали!
– Хе-хе-хе! с мужиком мы тут, признаться… – хихикал лысенький Евсевич.
– Полезайте! – злобствует Михаил Иваныч. – Оченно превосходно! Вали в лаптях в хоромы, чего там? Утрафьте прямо с корытами да онучами… Чего-о? Именн-но! Хетектуру эту барскую – без внимания…
– Хетектура нам – тьфу!.. Что нам с простору-то? Простору в поле много…
– Что с него с простору? – тем же тоном присовокупляет Арина.
– Нам главная причина – железо! Мы из яво, дворца-то, железа одного надергаем – эво ли кольки!..
– Дергай, брат! Выхватывай его оттудова…
– А которая была эта хектура, камень, например, кирпич, редкостные!.. Кабаков мы из него наладим по тракту с полсотни… Верно так!
– Разбойничайте, чаво там! запрету не будет!
– Какой запрет? Мы дела свои в аккуратности, чтобы ни боже мой…
– Ну выкушайте! Дай бог вам! – заключает Арина.
При выпивании водки хитроватые глазки Ивана Евсеича зажмуриваются, вследствие чего все лицо его изображает агнца непорочного.
«Ишь, – думает Михаил Иваныч, глядя на нищенскую фигурку Евсеича:
