– он обвел обезьяньей лапой свое тело, – как на патологию. Вас все еще интересует, каким оно было и как оно стало таким. Но это не ошибка, не увечье и не мутация: это образ и сущность… – Его голос зазвенел под стропилами крыши.
Затем он несколько успокоился и опустил свои многочисленные руки.
– Это цельность.
Лин кивнула, показывая, что поняла. Она слишком устала, чтобы смутиться.
– Может, я слишком строг с вами, – задумчиво проговорил господин Попурри. – То есть я хочу сказать… этот предмет, который стоит перед нами, ясно свидетельствует о том, что вы способны ощутить момент разрыва, пусть даже ваш вопрос говорит об обратном… Возможно даже, – медленно продолжал он, – в вас самой содержится такой момент. Какая-то часть вашего существа понимает это без всяких слов, хотя разум задает вопросы таким образом, который делает ответ на них невозможным. – Он победно взглянул на нее: – Вы тоже являете собой гибридную зону, госпожа Лин! Ваше искусство находит себе место там, где размывается граница между сознанием и неведением.
«Хорошо, – прожестикулировала она, собирая свои принадлежности. – Неважно. Сожалею, что спросила».
– Я тоже сожалел, но теперь – нет, как мне кажется, – сказал он.
Лин забрала деревянный ящичек, в котором лежали заляпанная краской палитра, остатки красильных ягод (она заметила, что надо было взять побольше) и бруски пасты. А господин Попурри все продолжал свои философские разглагольствования, размышляя над собственной теорией расового смешения. Лин не слушала. Она настроила усики-антенны на другие частоты, внимая едва уловимым шумам и стукам в доме, давлению воздуха на оконные стекла.
«Я хочу, чтобы у меня над головой было небо, – думала она, – а не эти пыльные брусья-подпорки, не эта просмоленная хрупкая крыша. Пойду домой пешком. Медленно. Через Барсучью топь».
Чем больше она об этом думала, тем крепче становилась в ней решимость.
«Явлюсь в лабораторию вот так запросто, предложу Айзеку уйти со мной, украду его на одну ночку».
Господин Попурри все еще продолжал вещать.
«Заткнись, заткнись, ты, капризный ребенок, проклятый мегаломаньяк со своими идиотскими теориями», – думала Лин.
Повернувшись к нему, она прожестикулировала «до свидания», и это выглядело лишь жалкой пародией на вежливость.
Глава 11
На письменном столе Айзека на косом кресте из темного дерева висел распятый голубь. Его голова бешено моталась из стороны в сторону, но, несмотря на свой ужас, птица могла издавать лишь жалобное воркование.
Крылья голубя были пришпилены тонкими гвоздями, пропущенными сквозь тугие зазоры меж распластанных перьев, и резко заломлены книзу, а концы их были крепко связаны. Лапы голубя были примотаны к нижним концам крестовины. Под ним все было усыпано грязно-бело-серым пометом. Птица конвульсивно дергалась, тщетно пытаясь взмахнуть крыльями.
Айзек
