трапа и спокойно курила. На ее смуглое лицо падала густая, почти непроницаемая вуаль теней от сплетенных крон, и под этой вуалью ясно светились одни только огромные, пронзительно-синие глаза.
«А ты все так же беспощадна», – подумал Кратов. Вслух же согласился:
– Пожалуй… А это часом не твоя клюка?
Удивительно, однако все душевное смятение тут же выветрилось напрочь.
– Хорошо, – сказал он, собираясь с мыслями. – Прочь детские игры… Стас! – крикнул он в черный провал окна. – Я пришел.
Рашида за его спиной коротко рассмеялась.
– Он тебя ждет не дождется! – сказала она.
– Это была дань учтивости, – проворчал Кратов. – Стас, выходи. Или позволь войти нам.
Хижина молчала.
– Тогда я иду без приглашения!
Он с величайшей осмотрительностью поднялся на крыльцо, не вызывавшее у него ни малейшего доверия. Доски запели, прогнулись, но сдюжили. Толкнул обшитую не то кожей, не то грубой просмоленной тканью дверь – та распахнулась с сатанинским визгом.
– Мы опоздали, – сказал Кратов. – Здесь никого нет.
В запустенье,
увы, столько лет уж
жилище!
И вестей о себе,
кто здесь жил, – не дает…[3]
Ты знала это?
– Нет, – услышал он голос Рашиды прямо у себя за плечом. – Но ожидала чего-то подобного.
– А я знал. Мы еще только приземлились, а я уже знал, что никого здесь не встречу. Если помнишь, нас двадцать лет назад учили воспринимать эмо-фон.
– Что?..
– Эмоциональный фон. Сейчас его так называют… из экономии фонетических усилий. Так вот, я слышал лишь твои эмоции.
«Твои мысленные насмешки, за которыми ты прячешь собственную слабость», – про себя прибавил он.
– Чего же ты боялся? – спросила Рашида.
Кратов подумал.
– А бес его знает, – сказал он.
– Зачем кричал всякие глупости?
– Вопрос тому же адресату… Наверное, я опасался, что за эти годы Стас не забыл, как глушить свой эмо-фон.
– А он и не забыл. Он ничего не забыл…
Женщина миновала его и уверенно прошла вперед. Протянула руку куда-то вверх, – звонко щелкнуло, и в дальнем углу прихожей вспыхнул слабый желтоватый фитилек. Осветилась и вся хижина, хотя проку от этих тужащихся из последних сил язычков искусственного огня было чуть-чуть.
– Вот, – неопределенно сказала Рашида, касаясь ладонью иссохших вязанок душистых трав, что были некогда развешаны по стенам и забыты.
Они вместе вошли в единственную комнату. Под ногами хрустела нанесенная ветром земля, в которой ощущались какие-то осколки. На грубом деревянном столе тоже лежал слой земли.
Кратов смел ладонью мусор со скамьи и сел, поставив палку рядом.
– Наверное,
Исэ-моногатари (X в. н. э.). Пер. с японского Н. Конрада.
